— Сукин ты сын. Для начала украл бумажник Фрэнка, поссорил меня с лучшим другом, а теперь…
— Ты не понимаешь…
— …теперь забрался сюда, чтобы воровать.
Еще минута, подумал Эрнст, и сюда ворвется полиция.
— Отвали. Я уйду через окно.
Эрнст снова рванулся к окну, но Ники занес бутылочное горло, бросился на него. Эрнст попытался осилить его, но тут вдалеке завыла еще одна полицейская сирена, и он выхватил нож. Теперь Ники был для него только очередным противником, больше никем. Эрнст действовал быстро и собранно. Вспомнив, как поступают в таких случаях, снял с Ники наручные часы, забрал его документы, выбил окно стулом и выпрыгнул.
Эрнст бежал, бежал без передыху, пока не рухнул на мостовую в одном из проулков Швабинга
[59]
, в висках стучало. Рука была в крови. Он сидел на мостовой, переводя дух, ничего не видя, когда же смог встать, его вырвало в канаву раз и еще раз.
На следующее утро и каждое утро с тех пор он пытался осмыслить, почему так получилось, но стоило ему оказаться одному в темноте — и никакие доводы не помогали. Каждую ночь ему являлся Ники, и он снова всаживал в него нож и снова убивал.
Эрнст вздрогнул, проснулся. В горле замер крик. Тяжело дыша, он утер лоб рукой.
Дождавшись поезда, Эрнст стал на пост в начале платформы — ждал, когда начнут выходить навьюченные багажом пассажиры. Американцы среди них встречались даже чаще, чем можно было надеяться, и в конце концов он наметил пассажира примерно одного с ним сложения. У американца, сгибающегося под тяжестью трех чемоданов, вид был потерянный. Эрнст поспешил к нему.
— Носильщика?
— Пожалуй, нет.
Но Эрнст уже взял его в оборот.
— Еще два остались там. — Американец, поколебавшись, указал на поезд.
— Ждите меня здесь. Я возьму такси.
Эрнст подхватил самый тяжелый из чемоданов и вскочил в поезд. Там взял еще один чемодан, прошел через четыре вагона вперед и снова вышел на платформу. К этому времени с его плеча свисал фотоаппарат, на носу сидели темные очки.
— Носильщик! — крикнул он. — Носильщик!
Носильщик взял у него чемодан, и Эрнст миновал вокзальные ворота.
— Vite, — сказал он. — Je suis très pressé
[60]
.
Эрнст дал таксисту адрес гостиницы на левом берегу. Там он зарегистрировался, как Д.Г. Холлис — такое имя стояло на чемоданных наклейках. Хозяину он сказал, что спешит: ему надо поспеть в «Америкэн экспресс» до закрытия, но к вечеру он вернется и тогда заполнит все положенные бумаги, затем поднялся вслед за неповоротливым малым в номер на третьем этаже. Как только малый ушел, Эрнст запер дверь. И тут его затрясло. Он упал на кровать, подтянул колени к подбородку, крепко обхватил себя руками. Когда страх прошел, он вынул последнюю сигарету и, не вставая с кровати, выкурил ее. А час спустя вышел из гостиницы. В костюме от «Брукс бразерс»
[61]
. С плащом на руке, невзирая на безоблачное небо, сел в автобус до рю де Розьер, там нырнул в сомнительного вида кафе и продал фотоаппарат, «лейку», Альберу примерно за четверть цены.
Оттуда прогулялся до кафе в районе Оперы, сел на террасе, заказал пиво. Самое время, подумал он, предаться Selbst-Kritik
[62]
. У него набралось двенадцать тысяч триста франков и кое-какая мелочь. Десять тысяч пойдут родителям. У ночного дежурного в морге, прикинул он, можно бы купить документы тысяч за пятьдесят, ну а дальше что? По-французски я говорю плохо, никакого ремесла не знаю. Мимо прошествовал крупный техасец в годах, цепко держа под руку хорошенькую жену, — явно лопух, приехавший на однодневную экскурсию. Мимо проходили долговязые шведы его лет с рюкзаками за спиной, загорелые, уверенные в себе. Эрнст снова вынул из кармана газетную вырезку. В этом году британское и французское правительство, сообщалось в вырезке, в порядке исключения разрешили тем, кто едет в однодневные экскурсии, проезд из Ньюхейвена в Дьепп и обратно без паспортного контроля. Но чтобы попасть в Лондон, подумал он, денег у меня явно недостаточно.
XI
А спустя неделю, в Лондоне, Салли наведалась к Лоусонам.
— Смотрите-ка, кто пожаловал, — сказал Чарли. — Училка. Вот здорово, правда, детка?
Джои, сидя за столом Нормана, печатала сценарий Чарли. Очки в роговой оправе или плохое самочувствие тому причиной, только вид у нее был подавленный. Чарли, напротив, пребывал в радужном настроении. Стоя на последней ступеньке стремянки в залатанном вязаном жакете, вельветовых брюках и шлепанцах, он тянул от стены к стене пестрые бумажные гирлянды.
— Кенсингтонское отделение юных пионеров приветствует вас, — сказал он. — В четыре Лоусон-Мандрагора дает представление.
Чарли затеял праздник для эмигрантских детей. Фокусник-любитель, он собирался развлекать их в том числе и своим искусством. Джои, как выяснила Салли, была озабочена, потому что переговоры с Винкельманом насчет сценария застопорились. Лоусоны, так поняла Салли, сидели без денег и к тому же оказались на отшибе. Но Чарли не сомневался, что сценарий будет принят. Салли выждала час, прежде чем справилась о Нормане. Он уехал две недели назад и с тех пор не подавал вестей.
— С нами он тоже не сносился, — сказал Чарли.
Джои сообщила Салли о смерти Ники.
— Погодите-ка, — сказал Чарли. — Я сбегаю, посмотрю — нет ли писем.
Едва Чарли вышел, Джои сняла очки и со значением спросила:
— Вы всерьез увлечены Норманом?
— Почему вы спрашиваете?
— Поверьте, не из любопытства, — сказала Джои, — а для вашего же блага вам лучше узнать сейчас, что Норман крайне непостоянный. И к тому же эгоистичный, неосновательный и безответственный.
— Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне, — отрезала Салли.
— Возможно, и не имеет, — сказала Джои. — Но вы молоды, впечатлительны. И я не хочу, чтобы вы строили воздушные замки, вот почему я вам это говорю, тогда как…
— Я хорошо отношусь к Норману, — Салли встала, — но не более того.
Возвратился Чарли, он переводил дух.
— Писем нет. А вы не останетесь на праздник? — спросил он Салли.
— Мне и правда надо идти.
Когда Салли ушла, Чарли увидел, что на глазах у Джои слезы.
— Что случилось?
— Я тоже не останусь. — Джои поднялась. — Как ты мог так со мной поступить?
— Как поступить? — возопил Чарли. — Я что, побил тебя?
