— Смотри, какой успех! — сказала Джои как-то двусмысленно.
— Я лечу домой — обрадовать тебя, а тебя нет. Я собирался сегодня сесть за пьесу. И что же — вместо этого бегал за покупками.
— Ни слова больше. Я готовлю обед.
— А я не против куда-нибудь пойти, — сказал Чарли. — Не против отпраздновать.
— Отпраздновать? Ну нет, — сказала она, — есть мы будем здесь, — и, обратившись к Норману, добавила: — С нашим благодетелем.
За обедом Чарли налег на виски. Превосходный рассказчик, сегодня он превзошел себя. Перед Норманом и Джои сидел уже не лысый толстячок с хитрыми карими глазками. Они снова были в Нью-Йорке. И снова квартира без горячей воды и халтура были, как тогда говорил Чарли, всего лишь материалом для сенсационной автобиографии на манер О’Кейси, которую он когда-нибудь напишет. И в те дни они верили ему — ведь он и сам смеялся над собой, нумеруя свои письма для архива. Но когда парни помоложе начали один за другим завоевывать признание, шутки кончились, и, когда пьеса одного из них прогремела, Чарли не стал шутить, а спросил: «Сколько же ему лет?» Но сегодня Чарли был в ударе, радовался успеху.
Норман — он и сам подвыпил — вспомнил Чарли, каким он был в старые добрые времена. Ему виделся сердитый молодой человек, потряхивающий пустой банкой из-под кофе с корявой надписью «Испания» перед носом зрителей, явившихся на наделавшую шуму бродвейскую премьеру драматурга моложе его.
— Чарли, ты хороший, — сказал Норман. — Очень хороший.
Чарли пригладил подковку волос, окаймляющую лысину.
— Я только что принял решение, — сказал он. — С халтурой покончено. Утром первым делом сажусь за пьесу.
— Вот и отлично, — сказал Норман.
— Отлично. Как же, как же. Ты ведь уверен, что мне никогда ее не написать. Так же, как и ты, Джои. По-вашему, у меня нет таланта. По-твоему, Норман умнее меня.
Норман сконфуженно почесал в затылке.
— Мы знаем друг друга без малого двадцать лет, — сказал Чарли, — и, наверное, настало время сесть и поговорить начистоту. Ты писал моей жене любовные письма, но она предпочла меня. И ты мне этого не простил. А ты, — обратился он к Джои, — не исключено, что ты об этом жалеешь. Вот, к примеру, сегодня. Я знаю, для тебя это, может, и мелочь, меж тем мелочь эта очень знаменательна. Бифштекс Нормана был вдвое больше моего. Валяй, смейся. Но так бывает каждый раз, когда он к нам приходит.
— Прошу тебя, — Джои посуровела, — давай в порядке исключения не будем выставлять себя на посмешище. Если тебе…
— Все лучше, чем дуться в скрэббл, — сказал Чарли.
— …если тебе, Чарли, так уж невтерпеж выяснять отношения, подожди, пока мы останемся одни.
— Слушай сюда, Королева благотворительного базара «Дейли уоркера»
[100]
тысяча девятьсот тридцать второго года, раз Норман не гнушается благодетельствовать нацистскому гаденышу ради девчонки, его невинность, я уверен, не понесет урона, если он будет присутствовать при ссоре, его непосредственно касающейся.
— Чарли, если ты не прекратишь, — Норман был подчеркнуто вежлив, — я встану и уйду. И больше ты меня не увидишь.
— Вы, вы оба, боитесь правды, — сказал Чарли, — вот в чем дело.
— Милый, прошу тебя. Ты даже не знаешь, скольким мы обязаны Норману.
— О чем это ты, хотел бы я знать?
Норман бросил на Джои острый взгляд.
— Ни о чем, — сказала она.
Чарли зыркал, перхал, потом — чего они никак не ожидали — широко улыбнулся и подмигнул.
— Я тот еще сукин сын, — сказал он, — верно? Беда в том, что я был рожден великим художником. Великим, первозданным и мощным, как Агата Кристи. А вместо этого… — он встал, наполнил их бокалы, — «Все о Мэри», — сказал он, — самый фантастический материал, на который Винкельман когда-либо приобретал опцион. Ландис тут, Ландис там. Я тот парень, благодаря которому наш Старикан из Могикан вновь восстанет из пепла как продюсер.
— Предлагаю переменить тему, — сказала Джои.
— С какой стати? Разве ты не рада?
— Я вне себя от восторга, — отрезала Джои. — Ей-ей, милый.
— Отчего тогда такой тон?
— Спроси Нормана.
Норман потемнел в лице.
— Ну же. Спроси его.
— Джои шутит, — сказал Норман, — и не слишком удачно.
— Что ж, Джои и должно быть вне себя от восторга, — миролюбиво начал Чарли. — Я, Норман, еще когда мы плыли сюда, предрек, что так и будет. В Лондоне к нам привалит успех, сказал я. Мое предчувствие меня не обманет.
Они выпили еще. Джои пересела на ручку кресла Нормана и мало-помалу как бы нечаянно соскользнула к нему на колени.
— Так гораздо удобнее…
— Действуй, — с напускной бесшабашностью подначивал ее Чарли, — не тушуйся.
— Джои, довольно, — сказал Норман. — Не так уж ты пьяна. Встань.
— Однажды я проснусь и обнаружу, что Чарли интересуют лишь сопливые девчонки. Как и тебя.
— Джои!
— Не очень-то меня окрикивай, приятель!
В смехе Чарли звучало отчаянье.
— Вот это сюжет так сюжет, — сказал он. — В самый раз для получасовки. Друг дома наставляет рога…
— Слишком избитый, — обрезал его Норман.
— Избитые сюжеты, — сказала Джои, — отлично продаются. Спроси Чарли.
Джои обняла Нормана.
— Эй! — крикнул Чарли. — Прекрати. Это унизительно.
Джои обхватила Нормана с пугающей силой.
— Я понимаю, ты это не всерьез, — начал Чарли, — и все же…
Норман пытался высвободиться. Но Джои вцепилась в него мертвой хваткой.
— Эй! — крикнул Чарли. — Эй…
Он взял Джои за руку и оторвал от Нормана. Джои пошатнулась.
— Извини, — сказал Чарли.
Джои стукнулась о стену и сползла на пол.
— Извини.
У Чарли было потерянное лицо.
— Ну-ка спроси Нормана о своем сценарии.
— Что здесь происходит? — завопил Чарли. — Кто-нибудь наконец объяснит мне, что здесь происходит?
— Над твоим сценарием для Винкельмана работал я, — сказал Норман.
— В разговоре с Бобом Ландисом Винкельман обронил, что никогда не купил бы твой сценарий, если бы Норман не согласился над ним поработать. Он заплатил тебе лишку — это слова Винкельмана — благодаря Норману.
Их бандерильи вонзались в Чарли одна за другой, он мотал головой, зыркал, перхал — они уже приготовились услышать страшный, предсмертный рев, но он лишь глубоко вздохнул.
