— У него амнезия. — Вивиан понизила голос.
Чиновник насупился.
— В результате несчастного случая, — пояснила Вивиан. — По всей вероятности, во время войны.
— Держи, приятель. Я так думаю, это не повредит.
Вивиан приняла у носильщика рюмку бренди, заставила Нормана выпить.
— Если бы кто-нибудь из вас, господа, оказал такую любезность и вызвал такси… — Вивиан взяла Нормана за лацканы. — Прошу вас, — сказала она, — пойдем.
— Такси ждет, мисс.
Когда они миновали тот угол, где висел шарик, Норман оцепенел. Тетка с отвислой грудью ударила его зонтиком.
— Стыд и срам, — прошипела она.
— Кто взял шарик? — спросил Норман.
Какой-то бородач выкрикнул:
— Будь ты негром и будь ты в своей стране, тебя бы давно линчевали.
Чиновник явно растерялся.
— Наверное, следовало бы послать за врачом, — сказал он.
— Не надо, — сказала Вивиан. — Я о нем позабочусь.
— А что, если он опас…
— Ерунда, — сказала Вивиан.
— Если бы только мне объяснили, — начал Норман. — Неужели так трудно ответить на простой вопрос…
Но его уже подвели к выходу.
— Почему он талдычит о шарике?
Вивиан рассказала чиновнику, что знала.
— Мудрёно что-то.
— Скажите им, чтобы не пялились на меня, — попросил Норман.
— Мэрдок должен знать, — сказал чиновник. — Вчера вечером дежурил он. Оставьте ваш телефон, я расспрошу его и звякну вам. Мэрдок наверняка знает, как достали ш-а-р…
— Зря стараетесь, — сказала Вивиан. — Писать он умеет.
Чиновник усадил Нормана в такси.
Вивиан дала ему свой номер телефона.
— Благодарю вас, вы были очень добры, — сказала она.
— Я, наверное, учу ученого, но на всякий случай все же скажу вот что, — чиновник стеснительно улыбнулся, — уберите ножи-ножницы куда подальше.
Вивиан захлопнула дверцу такси. Закурила две сигареты, одну протянула Норману.
— Как бы меня не стошнило, — сказал он.
Она расстегнула воротник его рубашки. Норман отворил окно со своей стороны. Открыл рот, сделал глубокий вдох.
— Вам лучше?
Норман откинулся назад, закрыл глаза.
— Почему вам так важен этот шарик?
Он ничего не ответил. Но спустя две минуты открыл глаза.
— Темза, — сказал он.
— Да. — Она посмотрела в окно. — Точно.
— Я здесь бывал.
Вивиан глядела на свинцово-серую реку так, словно видела ее впервые.
— Однажды она замерзла зимой, — сказала Вивиан. — В елизаветинские времена.
— Что?
— Темза. Она замерзла.
— Вот как, — сказал он. — И когда?
— В елизаветинские времена. Я прочла про это в одной книжке.
X
— Что нового?
Салли сняла пальто, тяжело опустилась на кровать.
— Ходить в школу сейчас мука мученическая, — сказала она. — Меня не оставляет страх: вдруг я вернусь, а тебя нет.
Эрнст сидел у окна, латал рабочие брюки.
— Может быть, нам все-таки следовало бы сообщить в полицию, — сказал он, не поднимая на нее глаз.
— Ни в коем случае.
— Салли, его нет уже три дня. Подумай, какой у нас шанс найти его?
— Он вернется. Ты за него не беспокойся.
— Может, все-таки лучше…
— Нет, — отрезала она. — О полиции не может быть и речи.
Эрнст задумчиво улыбнулся.
— После Zusammenbruch
[137]
— капитуляция, — сказал он. — Я торговал из-под полы в кафешках вокруг Байерише-плац, меня замели, и тогда английский чиновник по делам несовершеннолетних дал мне совет. Каждому, сказал он, следует завести какой-нибудь конек, иначе как пить дать попадешь в беду. Вот видишь, — он поднял повыше иголку с ниткой, — я последовал его совету. — Салли, похоже, его не слушала. — Ты этой ночью не спала.
— Как и ты.
— Я думал: по-видимому, было бы лучше, если бы я ушел в день нашего знакомства, когда ты хотела меня выгнать.
— Жалеешь, что не ушел?
— Если не из-за себя, — сказал он, — так из-за тебя и Нормана…
— А я так не думаю.
— Ты в этом уверена?
— Ну в чем можно быть вполне уверенным? Не исключено, что мы стали бы… впрочем, что толку говорить об этом. А ты не думаешь, что порой и я об этом жалею? Но послушай, Эрнст, мы встретились, мы… Словом, что есть, то есть.
— Норман — хороший человек.
— Жалеешь? Ты был счастлив со мной?
— Счастлив во второй раз в жизни, — сказал он.
— А в первый? — с опаской спросила Салли. Ни о какой другой девушке он никогда не упоминал.
— В Jungvolk, — сказал он.
— В гитлерюгенде?
— Каждую среду на вечерних сборах мы пели берущие за душу песни.
Вокруг ночных костров на берегу Нуте
[138]
, рассказывал Эрнст, нас знакомили с легендами, нравами, обычаями древних германцев, объясняли, чем низшие расы отличаются от нас. Там же ему вручили кинжал с надписью «Кровь и честь».
— Какой ужас! — вырвалось у Салли.
— Прости.
— Если бы ты не познакомился со мной, — сказала она, — ты никогда не встретился бы с Норманом. И давно бы уже жил-поживал в Америке со своей богатой толстухой.
— Теперь это уже невозможно.
— Вот как, и почему? — Она с нетерпением ждала ответа.
— Да потому что ты вроде как меня… — Он отвернулся. — Никак не подберу слово.
— Ты хочешь сказать, что теперь ты не свободен.
— Нет, нет. Я свободен, свободен впервые в жизни. — Эрнст сел рядом с ней, погладил ее по голове. — Наверное, ты права. Наверное, нам надо бежать.
— Милый, давай убежим. Убежим, прошу тебя. Нас никогда не найдут.
— Что, по-твоему, предпримет Норман? — спросил он.
— Ты боишься?
Он промолчал.
— Норман не имеет права судить тебя. — Салли привлекла его к себе. — Эрнст, у тебя есть долг и передо мной. Прошу тебя, уедем.
— Хочешь сидеть между двух стульев — не получится.
