Мисс Морган жалко, боязливо улыбнулась. Ледащая, костлявая, с огненными черными глазами, ртом до ушей, копной курчавых черных волос, по причине малого роста она, по-видимому, восседала на подушках или телефонных справочниках. Голос у нее оказался неожиданно низким и скрипучим.
— Да, «Путем огня» выйдет в ноябре, девятнадцатого ноября. Книга стоит доллар девяносто восемь центов.
В ответ на следующий вопрос мистера Хейла мисс Морган сказала, что на нее прежде всего повлияли Дилан Томас, Малларме и «Золотая ветвь»
[149]
Фрейзера.
— Справа от меня, — сказал мистер Хейл, — Чарльз Лоусон, теле- и киносценарист. Мистер Лоусон, насколько мне известно, завтра вечером в кинотеатре «Ши» состоится премьера вашего фильма «Все о Мэри». Все верно?
— Похоже на то. Иначе, разве я мог бы позволить себе такой костюм?
Мистер Лоусон в ответ на следующий вопрос мистера Хейла сказал, что на него самое существенное влияние оказали его психоаналитик, жена и деньги, в такой вот последовательности.
Экран снова заполнило сияющее лицо мистера Хейла.
— Сегодня мы будем спорить о том, нужно ли канадским писателям и художникам уезжать из страны, чтобы развить свой талант. — Хейл сделал паузу, улыбнулся. — Я полагаю, сегодня наш спор будет особенно жарким, потому что мисс Морган на следующей неделе отплывает в Англию. Думается, она надеется обосноваться там. Меж тем Чарльз Лоусон, надолго покидавший Канаду, недавно вернулся, чтобы обосноваться здесь.
— Переключить на другой канал? — спросила Труди.
— Нет, — сказал Эрнст. — Хочу смотреть этот.
— Чарльз Лоусон — очень хороший человек, — сказал Хайман Гордон.
— Я видела его пьесу на той неделе, — сказала Труди. — Та еще пошлятина.
— Чарльз Лоусон, — почтительно поведал Хайман Гордон, — мог бы сделать карьеру в Голливуде, но он стоял за свободу слова. А это дорогого стоит.
— Он что, из этих, из коммунистов? — спросила Труди.
— Потише, — попросил Эрнст.
— Постоять за свободу в наши дни, — сказал Хайман Гордон, — это дорогого стоит.
— Тихо, — сказала Труди. — Мы мешаем Джозефу.
— …Канада испытывает культурный голод, — заключила мисс Морган.
— Не стану утверждать, что в плане театральной и культурной жизни Торонто может соперничать с Лондоном, — сказал мистер Лоусон. — Но — притом, очень большое но, — уезжая в эмиграцию, канадские писатели и художники своей стране ничего дать не могут. Я жил в Лондоне. И мне довелось повидать, как многообещающие таланты — а таких было немало — оказывались на дне, на дне бутылки «Джонни Уокера».
— Уж не хотите ли вы сказать, что стоит мне переехать в Лондон, и я стану алкоголичкой?
— Я уверен: мистер Лоусон выражался иносказательно.
— Я — канадец, — сказал мистер Лоусон, — и тем горжусь. Мисс Морган права в одном. Культурным раем Канаду назвать еще нельзя, но, — распалялся он, — если наши даровитые поэты будут и дальше убегать в более благополучные — я намеренно употребляю это слово, — благополучные страны, развить канадскую культуру нам не суждено. — Он подался вперед. — Англия, мисс Морган, мертва. Ей конец.
— Возможно, и так, — сказала мисс Морган. — Но там, по крайней мере, есть люди, которые читают стихи.
Томас Хейл откинулся в кресле.
— Весьма спорное утверждение, мисс Морган. Я — канадец. И я читаю стихи.
— Старая дева, — сказал Хайман Гордон. — Тьфу.
Труди Гринберг закаменела.
— Гоголь, — сказал Хайман Гордон. — Вот это поэт так поэт.
— Прошу вас, — сказала Труди. — Мы мешаем Джозефу.
— Байрон, — сказал Хайман Гордон, — вот кто, по-моему, поэт.
— …всего лишь из-за классовых различий?
— Извините, — сказал мистер Лоусон, — но мы не хотим, чтобы наш ребенок рос в стране, опутанной паутиной предрассудков и привилегий, погрязшей в чванстве. И мы ни за что не отдали бы Дэвида в частную школу.
— Не понимаю, какое отношение это имеет к нашей теме, — сказала мисс Морган.
— Весьма своевременное замечание, — поддержал ее Хейл. — Вопрос, какое образование выбрать для ребенка, неуместен.
— Конечно, конечно, — сказал мистер Лоусон, — но мне хотелось бы снова обсудить с мисс Морган проблемы экспатриантов после того, как она поживет в Лондоне с мое.
— Повторяю, — сказала мисс Морган, — Канада — провинция. И мой отъезд из Канады этого не изменит.
— Пусть провинция, — сказал мистер Лоусон, — но в этой провинции жизнь бьет ключом. У нас в Торонто происходят потрясающие события. Взять, к примеру, хотя бы Стратфордский фестиваль…
[150]
— Уж не собираетесь ли вы объявить Шекспира канадским писателем? А?
— Ха-ха-ха, — раскатился мистер Хейл.
— Вы прервали…
— Вы назвали лондонский театр упадочническим. Вам, как я понимаю, не удалось поставить ни одну из ваших пьес в…
— Послушайте, вот вы сказали, что канадцы не читают стихи, но вся штука в том, что они не читают ваши…
Динь-динь-динь, зазвенел, предваряя мистера Хейла, звонок. Зазвучала музыка.
— Дамы и господа, — сказал Томас Хейл, — вы смотрели…
— Выключите, — сказал Эрнст.
Хайман Гордон нажал кнопку.
— Как вы? — спросила Труди.
На лбу Эрнста выступила испарина.
— Ну же, герой. Попрошу улыбочку.
— Мне хотелось бы немного поспать, — сказал Эрнст.
— Разумеется. — Труди Гринберг выжидательно посмотрела на Хаймана Гордона.
— После вас, мисс Гринберг.
Труди нагнала Хаймана Гордона у двери.
— Минутку, — сказал Эрнст. — Когда их ожидают?
— Примерно через полчаса, — сказала Труди. — Я вас разбужу заранее.
У студии Чарли поджидала Джои в «бьюике». Он нежно поцеловал ее. Джои показала ему газетные вырезки — они были вложены в письмо Карпа из Израиля.
— Бог ты мой, бедная девочка. — Чарли рассматривал скверную газетную фотографию Салли. — Бедная дурочка.
Некоторое время они ехали молча, потом он спросил:
