— Я хочу знать, что случилось, пока я была в Лондоне.
— Да ничего не случилось.
— Расскажи мне. Может быть, я смогу помочь.
— Честно, Мириам, я…
— Ты так кашляешь ночами, не спишь… Эти сигары. Ты скрываешь от меня и детей то, что сказал тебе Морти Гершкович?
— У меня пока нет рака легких, если ты это имеешь в виду.
И тут я сломался и рассказал ей, что произошло.
— Я так раскаиваюсь. Это ужас какой-то. Я абсолютно ничего к ней не испытывал.
— Понятно.
— Это все, что ты мне скажешь?
— Такого никогда бы не случилось, если бы внутренне ты не был к этому готов, — сказала она и пошла собирать чемодан.
— Ты куда?
— Не знаю.
— Пожалуйста, Мириам! Ты же не хочешь сломать нам жизнь.
— Она уже сломана. Но за прошлое я тебе благодарна. Однако, пока ты не испортил ее еще больше и я не возненавидела тебя, я…
— Мы это обязательно преодолеем. Пожалуйста, дорогая моя…
Все без толку, потому что Мириам снова стало двенадцать лет. Смотрит на меня, а видит своего отца. Который зажимал фабричных девок. И шлялся, клеил их по барам.
«Зачем ты с этим миришься?» — когда-то спросила Мириам свою мать.
«А что поделаешь?» — ответила та, сгорбившись над швейной машинкой.
Мириам не будет такой смиренной, вот еще!
— Мне надо побыть одной, — сказала она.
— Я сделаю все, что ты захочешь. Продам бизнес, и мы уедем жить в Прованс или Тоскану.
— Что ты там будешь делать целыми днями — с твоей энергией? Строить модели самолетов? Играть в бридж?
Это она мне напомнила тот случай, когда я пообещал перестать так уродоваться на работе и завести себе какое-нибудь хобби. Я нанял строителей, которые соорудили мне на даче шикарнейшую мастерскую, снабженную полным набором инструментов фирмы «Блэк энд Декер». Изготовив один кривобокий шкафчик, я так раскурочил руку электропилой, что потребовалось наложить четырнадцать швов. После этого я пользовался мастерской исключительно как кладовкой.
— Мы будем путешествовать. Я буду читать. Мы справимся, Мириам.
— Барни, ты только притворяешься, будто ненавидишь свою продюсерскую фирму. На самом деле ты любишь процесс заключения сделок, любишь деньги и власть над работающими у тебя людьми.
— Я могу пойти в свой банк и договориться о хорошем выходном пособии для всех. Мириам, ты не можешь бросить меня из-за одного моего несчастного проступка.
— Барни, я устала всех ублажать. Тебя. Детей. Твоих друзей. Ты за меня все решаешь с тех самых пор, как мы поженились. А я хочу сама принимать решения, свои собственные, — плохие ли, хорошие, — пока не совсем состарилась.
Переехав в холостяцкую квартиру в Торонто и перейдя на полный рабочий день в штат радио Си-би-си, Мириам прислала ко мне Савла.
— Кто мог подумать, что до этого дойдет! — сказал я, наливая сыну выпить.
— Ты жалкий старый болван, и я рад, что она ушла от тебя. Ты никогда не стоил такой женщины. Как ты с нею обходился! Будто она твоя собственность. Черт! Черт! Черт! А теперь давай показывай, которые из этих книг и пластинок ее.
— Да бери что хочешь. Бери все. Теперь, когда всех неблагодарных детей я вырастил, а жена меня бросила, мне и дом-то этот больше не нужен. Наверное, все продам и перееду в квартиру в центре.
— Надо же! У нас была такая семья! Настоящая семья! А ты все профукал — никогда тебе этого не прощу!
— А я ведь до сих пор твой отец, ты знаешь?
— Тут я ничего не могу поделать.
Кейт умоляла Мириам простить мне мой постыдный промах — тщетно, а Майк отказался встать на чью-либо сторону. Я летал в Торонто каждые выходные, водил Мириам по ресторанам, смешил ее и начал уже подозревать, что она наслаждается этим вторым периодом ухаживания не меньше меня.
— Нам ведь так хорошо вместе. Почему ты не хочешь со мной улететь отсюда домой?
— Чтобы все испортить?
Я рискнул и изменил тактику. Сказал Мириам, что, если она желает развестись, пусть сама этим и занимается, я ничего делать не буду, а условия приму те, что выставит она. Просто подпишу все, что дадут мне ее адвокаты. «А между тем, — добавил я, — у нас имеется совместный счет в банке, и я хочу, чтобы ты пользовалась им как ни в чем не бывало». В ответ я получил щелчок по носу: она, оказывается, сняла с этого счета десять тысяч долларов, считая, что взяла их в долг, после чего вернула в банк чековые книжки и написала заявление с просьбой больше не считать ее владелицей вклада.
— Да на что ж тогда ты собираешься жить, бога ради?
— На зарплату.
— Ты ведь как-никак немолодая женщина — все-таки.
— Вот это ты мне уже разъяснил как нельзя лучше, не правда ли, дорогой?
Звонит Майк:
— Я хочу тебя известить, что мы пригласили маму приехать и погостить у нас, но ты имей в виду: это приглашение распространяется и на тебя тоже.
Кейт:
— Она начинает рассказывать, как вы вместе ездили в Венецию или Мадрид, и вдруг ударяется в слезы. Не сдавайся, папочка. Держись, жми на нее.
Приятели ободряли меня. Женщины возраста Мириам, уверяли меня они, частенько делают странные вещи, но потом успокаиваются. Имей терпение, она скоро вернется. Нусбаумы дошли до такой глупости, что приглашали меня в гости одновременно с какой-нибудь веселой вдовой или разведенкой, и одну такую я ни за что ни про что оскорбил.
— Моя жена не видит необходимости в том, чтобы красить волосы, хотя по-прежнему красива. Уверяю вас, утрата красоты — не та проблема, которая должна вас заботить.
О'Хирн в «Динксе» сообщил:
— Ваша Вторая Мадам Панофски очень обрадовалась. Надеется, что развод вас разорит. И принесет вам инсульт или инфаркт.
— Дай бог ей здоровья. Кстати, я тут подумываю, не совершить ли мне еще одно убийство.
Замаячила кандидатура Блэра. Как-то раз звоню Мириам, чтобы предупредить о своем приезде поздним вечером в пятницу.
— Нет, Барни, — отвечает она, — в субботу я увидеться с тобой не смогу. Обещала слетать с Блэром на уик-энд в Северную Каролину. Он делает там доклад в Дюковском
[341]
.
Я заставил Шанталь позвонить в Дюковский университет на кафедру Канады и, притворяясь секретаршей Блэра, сказать, что он потерял бумажку, где написано, куда его поселяют. В каком отеле он остановится? В отеле имени Вашингтона Дюка. Тогда по моему настоянию Шанталь позвонила в этот отель, чтобы ей подтвердили, что профессору Хопперу забронирован номер.
