Неприятностей по службе у Иззи Панофски было хоть отбавляй.
«Между прочим, когда я сдавал экзамен на повышение, в комиссии был такой Жильбер, и вот он мне и говорит: слушай, почему евреи шустрее нас соображают? А я говорю, у меня есть два ответа. Нет, не в том дело. Никакого суперменства тут нет. Простой пример: если ты пса начнешь гонять пинками, ему придется быть настороже, придется шустрей тебя стать. Ну а нас пинают уже две тысячи лет. Мы даже не шустрее, просто мы всегда настороже. А второй мой ответ — это история про ирландца и еврея. — Вы почему умнее нас? — спрашивает ирландец. Ну, мы такую рыбу едим особую, — отвечает еврей. — Да у меня, кстати, есть одна. — И он показывает ее ирландцу. — Господь всемогущий, — говорит ирландец, — вот бы мне такую рыбу! — Нет проблем, — говорит еврей, — давай десять баксов. Ну, тот дает. Взял рыбу, присмотрелся и говорит: — Э! Тоже мне особая рыба, это ж селедка! На что еврей отвечает: — Ну, что я говорил? И не съел еще, а уже стал умнее».
5
Вчера ночью мне приснилось, что Терри Макайвера в щиколотку укусил олений клещ, а тот только рукой махнул — подумал: да ну, комар, ерунда. Месяцем позже лежит это он в своей кровати на двадцатом этаже отеля «Времена года» в Торонто, а уже страшная болезнь Лайма с каждым толчком крови распространяется по жилам, начиняет спирохетами организм… Вдруг Макайвера будит сирена, и тут же истошным голосом верещит система оповещения: «В здании серьезный пожар. Лифты не работают. Спуск по лестницам временно невозможен из-за сильного задымления. Всем следует оставаться в комнатах и заткнуть щели в дверях мокрыми полотенцами. Удачи вам и спасибо, что избрали для проживания отель "Времена года"». Удушливый дым начинает просачиваться в комнату Макайвера, но его разбил паралич, он руки поднять не может, не то что встать на ноги. Огонь пожирает дверь, языки пламени принимаются плясать вокруг кровати, лижут стопку сигнальных экземпляров «О времени и лихорадке» на полу, а разрешение-то запускать тираж не подписано! — значит, и книги никакой нет, есть только считанные копии, пожива для коллекционера… Тут все во мне как запоет, меня аж с кровати снесло! Выскочил на лестницу, забрал утренние газеты, сварил кофе и пошуршал, легконогий, тапочками из кухни в гостиную, напевая: «Фет-тровая шляпа-а, ип-пальто из дряпа-а, я идуп-по улице — раздайся, расступись!..»
Та-ак. «Монреаль газетт». По многолетней привычке сперва открыл обзор спортивных новостей. Там ничего хорошего. «Монреаль канадиенз», сапожники (давно уже не nos glorieux), опять опозорились, проиграв 5:1 — сейчас гляну кому… — каким-то «Могучим уткам» из Калифорнии! Toy Блейк, должно быть, вертится в гробу. В его времена лишь один из сонмища этих колченогих миллионеров мог бы играть в HXЛ, не говоря уж о том, чтобы отвечать требованиям когда-то легендарной сборной Канады. Не могут уже найти меж собой ни одного смелого парня, чтобы встал у сетки и как скала — вдарят так вдарят. А какие были деньки, когда Ларри Робинсон засаживал длинную передачу Ги Лефлёру, — мы усидеть не могли, вскакивали, кричали: «Ги! Ги! Ги!», — а он и сам влетал вслед за шайбой в сетку. Если он врезал — он забил!
Телефон залился звоном; естественно, это Кейт.
— Я вчера вечером пять раз твой номер набирала! Последний раз, наверное, в час ночи. Где ты был?
— Дорогая, я весьма признателен тебе за заботу. Действительно признателен. Но я тебе не сын. Я тебе отец. Меня не было дома.
— Ты не представляешь, я так волнуюсь, как ты там один? Что, если, не приведи господи, у тебя случится удар и ты не сможешь подойти к телефону?
— Да как-то я пока не планирую…
— Я уже хотела звонить Соланж, просить ее идти в дверь стучать.
— Что ж делать-то? Прикажешь мне каждый вечер звонить тебе, сообщать? Вот, я пришел, я дома.
— И не бойся меня разбудить. Если я сплю, ты всегда можешь оставить сообщение на автоответчике.
— Кейт, ты чудо, но я еще даже не завтракал. Давай завтра поговорим.
— Нет, сегодня вечером. А ты небось, хоть и пообещал, все равно ешь яичницу с беконом?
— Исключительно чернослив. Мюсли.
— Да уж, конечно.
Что-то я опять несу бред. Все сбиваюсь с мысли. Но это истинная история моей ин дрерд ферфален, никчемно растраченной жизни, от которой, честно говоря, остались лишь неотомщенные обиды да незалеченные раны. Более того, в моем возрасте, когда неразобранных, неупорядоченных воспоминаний больше, чем надежд на какое-либо будущее помимо поджидающей в темных кустах больницы, я и должен нести бред. Да полно, сама по себе жалкая попытка написать эту, как ее, — ну, вы поняли: историю моей жизни — уже бред. Написать, как написал Ивлин Во о своей молодости. Или Жан-Жак Руссо. Или Марк Твен в книге «Жизнь на какой-то там реке». Господь всемогущий, да я же так скоро забуду, как меня зовут!
Макароны откидывают в дуршлаг. «Человека в костюме — или рубашке? — от «Брукс бразерс» написала Мэри Маккарти. Голкипером команды «Кленовые листья» из Торонто, когда она выиграла Кубок Стэнли в 1951 году, был Уолтер Турок Брода. Либретто «Вестсайдской истории» написал Стивен Сондхайм. Вот. Взял да и вспомнил. И подсматривать нигде не пришлось. На Миссисипи, вот где! — жизнь то есть.
Итак. Сия жалкая попытка самооправдания, которое я кинулся строчить в ответ на клеветнические измышления Терри Макайвера, на самом деле пишется в слабой надежде на то, что у Мириам, когда она будет читать эти страницы, взыграет чувство стыда.
— Что за книжкой ты так увлеклась? — спросит Блэр.
— Ну, это же бестселлер! Да и критики хвалят. А вообще это мемуары единственного человека, которого я всегда любила и люблю, шмакодявка ты мелкая, шарлатан наукообразный!
Так о чем бишь я? А, о Париже.
Париж пятьдесят первого года. Терри Макайвер. Бука. Лео. Блаженной памяти Клара. Теперь, когда я открываю газету, перво-наперво смотрю индексы Доу-Джонса, потом некрологи — выискиваю фамилии врагов, которых пережил, и кумиров, которых уже нет в списке живых. Тысяча девятьсот девяносто пятый сразу пошел косить пьяниц. Питер Кук и «генерал рассерженной молодежи» Джон Осборн
[77]
— оба померли.
Но у нас пока что пятьдесят первый. Кимой и Мацуй (найдешь ли теперь эти крошечные пимпочки в волнах Южно-Китайского моря?) подвергаются обстрелам коммунистов [В действительности Кемой и Матсу находятся в Тайваньском проливе, и обстреливать их с материка китайцы-коммунисты начали лишь в 1958 году. После угрожающих заявлений госсекретаря США Джона Фостера Даллеса обстрелы перестали быть регулярными, их число уменьшилось до нескольких в месяц. Затем, в марте 1959-го, обстрелы внезапно прекратились совсем. Никаких объяснений не последовало. — Прим. Майкла Панофски.], и многие считают, что это лишь прелюдия к вторжению на территорию, которая все еще называется Формозой. В Америке атомная бомба еще наводит на всех леденящий страх. Сам жуткий старьевщик, я все никак не выкину брошюрку тех времен под названием «Как выжить после атомного взрыва» (издательство «Бантам», серия «Книжки-малышки»):
