Опять Майк зовет меня приехать, пожить в их загородной квартире. Закрытая территория. Отдельный вход. А как обрадуются чертенята-дети, они ведь обожают «Пятницу 13-го». Сколько сладостной жути даст им общение с дедом! Но я ненавижу быть дедом. Ну что из меня за дед — неприличие сплошное! Я-то себя вижу тем прежним, каким я был лет в двадцать пять. Ну, максимум в тридцать три. Но не в шестьдесят же семь, когда от тебя так и веет тленом и разбитыми надеждами. Изо рта несет плесенью. Суставы плачут по смазке. Мало того: теперь, когда я стал счастливым обладателем пластмассового тазобедренного сустава, я даже естественному распаду и то подвержен не полностью! Когда меня будут хоронить, экологи выйдут на демонстрацию протеста.
В один из недавних моих ежегодных визитов к Майку и Каролине, прибыв весь увешанный гостинцами для внучат и Ее Превосходительства (как прозвал Каролину мой второй сын Савл), в качестве главного дара, этакого pièce de résistance
[34]
, я привез Майку ящик сигар «коибас» — мне его специально доставили с Кубы. Я эти сигары от сердца с кровью оторвал, но я надеялся ими порадовать Майка, с которым у меня сложные отношения, и он действительно просиял. Или мне померещилось? Спустя месяц один из его сотрудников, Тони Хейнз, который Каролине приходится двоюродным братом, оказался в Монреале в командировке. Он позвонил, сказал, что у него подарок от Майка — половина копченой семги из «Фортнама»
[35]
. Договорились встретиться, выпить в баре «Динкс». Достав коробку сигар, Тони предложил мне «коибу».
— О! — сказал я. — Вот это да! Спасибо.
— Не меня благодарите. Это мне надень рожденья подарили Майк с Каролиной.
— Ну надо же, — пробормотал я, придавленный очередной семейно-родственной обидой. Или воспарив от нее, как учила Мириам. «Кто-то коллекционирует марки, — однажды сказала она, — кто-то любит собирать спичечные этикетки. А живя с тобой, дорогой мой, надо любить обиды».
В тот мой приезд Майк и Каролина отвели мне комнату наверху, там все было последний писк, все от «Конрана» и от «Дженерал трейдинг компани». На тумбочке у кровати букет фрезий и бутылка «перье», но никакой пепельницы. В поисках чего-нибудь, что можно под нее приспособить, я открыл ящик тумбочки и наткнулся на пару порванных колготок. Обнюхав их, сразу опознал запах. Мириам. Они спали на этой кровати с Блэром, они осквернили ее! Задрав простыни, я принялся разглядывать матрас в поисках красноречивых пятен. Не нашел. Ха-ха-ха! Что, профессор Хрен Крючочком, облажался? Герр доктор Хоппер, бывший Гауптман, перед сном, наверное, читал любимой вслух! Свои дурацкие pensées
[36]
по поводу расизма Марка Твена. Или гомофобии Хемингуэя. Тем не менее я принес из ванной бутыль хвойного спрея и хорошенько обрызгал матрас. Потом кое-как перестелил кровать и лег. Простыни сморщились, сбились в путаный клубок и оказались все на мне. И жуткая хвойная вонь по комнате. Я широко открыл окно. Сразу окоченел. Брошенный муж, обреченный гибнуть от воспаления легких в кровати, которую когда-то одарила своим теплом Мириам. Красотой своей одарила. И осквернила вероломством. Что ж, бывает — в ее возрасте женщины, страдая от перепадов настроения и так называемых приливов, иногда начинают, не помня себя, воровать в магазинах. Если ее арестуют, вот возьму да и откажусь поручиться за ее моральный облик! Или нет, я скажу, что у нее всегда ручонки пошаливали. Пускай ее сгноят в каталажке. Мириам, Мириам, как томится по тебе мое сердце!
Майк, дай бог ему здоровья, богат так, что аж самому стыдно. Видимо, от стыда он до сих пор носит волосы хвостиком и джинсы (от Ральфа Лорана, разумеется, — а вы как думали!), да хорошо хоть не серьгу в ухе. От курток «неру» и кепок «мао», тьфу-тьфу, вроде отошел уже. Он — генерал от недвижимости. Владелец самых суперских домов в Хайгейте, Хэмпстеде, Свисс-коттедже, Айлингтоне и Челси; он их скупил еще до того, как навалилась инфляция, и сдает поквартирно. Крутит какие-то офшорные делишки — об этом не знаю и знать не хочу, — кроме того, работает с фьючерсами на товарной бирже… Они с Каролиной живут в модном Фулхэме, а я Фулхэм помню по тем временам, когда там еще не было молодых самодовольных кривляк яппи с мозгами набекрень. Еще у Майка с Каролиной есть datcha недалеко от Ванса, в отрогах Приморских Альп, где склоны сплошь в виноградниках. За три поколения шагнуть из штетла
[37]
в производители вина «шато Панофски»! Ничего не скажешь, лихо!
Да, еще Майк — совладелец ресторана для сливок общества. Он у него в Вест-Энде, в Пимлико и называется «The Table», но повар там скорее заносчив и груб, нежели действительно блещет талантом, — нынче это запросто и даже de rigueur
[38]
, не правда ли? Майк слишком молод, чтобы помнить Пёрл-Харбор или о том, что случилось с канадцами, взятыми в плен в этом, как его, ну, такой был неприступный форпост на Дальнем Востоке. Но это не там, где заря мгновенна, как зарница, а где Сассун, но не тот Сассун, который поэт, пацифист и при этом Зигфрид
[39]
, а тот, что… стоп. Сингапур? Нет. То место звучит как горилла в дурацком фильме с Фэй Рэй. Конг! Гонконг, конечно же. И вот что я скажу вам: я знаю, где Веллингтон разбил Наполеона, — под Ватерлоо, и я знаю, кто написал «Человека в сером фланелевом костюме». Меня вдруг само осенило. «Человека в сером фланелевом костюме» написал Фредерик Уэйкмэн, а в фильме снимались Кларк Гейбл и Сидни Гринстрит. [ «Человека в сером фланелевом костюме» написал Слоун Уилсон (1955), а Фредерик Уэйкмэн — автор романа «Дельцы», положенного в основу фильма, где снимались Кларк Гейбл, Дебора Керр и Сидни Гринстрит. («MGM», 1947). Недавно появилась его цветная версия — цвет сделан с помощью компьютера. — Прим. Майкла Панофски.]
В общем, Майк, будучи слишком молод, чтобы помнить Пёрл-Харбор, в начале своей карьеры массу денег вложил в японский рынок и в один прекрасный момент прогорел. Зато потом, работая с нефтью, греб деньги лопатой, с лихвой компенсировал потери, удвоил состояние и снова всего лишился, ввязавшись в губительную спекуляцию фунтами стерлингов в 1992 году. А на Билла Гейтса он поставил еще тогда, когда никто об электронной почте слыхом не слыхивал.
Да, мой сын, мой первенец — мультимиллионер, но он таки имеет свою совесть, как в социальном, так и в культурном смысле. Он член попечительского совета ультрамодного театра и поддерживает потрясающе смелые постановки, в которых голенастые дочки знаменитых родителей изображают каканье на сцену, а студенты Королевской театральной академии самозабвенно притворяются, будто е… блядей. Ars longa, vita brevis
[40]
. Он (и с ним еще человек двести с гаком) спонсирует ежемесячный журнал «Красный перец» — «феминистский, антирасистский, антиглобалистский и с экологическим уклоном»; с подкупающим чувством юмора он и мое имя добавил к перечню подписчиков. В последнем номере «Красного перца» я обнаружил рекламу общества «Лондон лайтхаус» с призывом вносить в их фонд пожертвования. Картинка такая: стоит нездорового вида молодуха, под каждым глазом фонарь, смотрится в зеркальце. Подпись: ОНА РАССКАЗАЛА МУЖУ, ЧТО ВИЧ-ПОЛОЖИТЕЛЬНА. ЕМУ НЕ ПОНРАВИЛОСЬ.
