Особенно за то, что они сделали с его дочерью.
С его дочерьми?
Билл украдкой взглянул на Шеннон. Нет, слава богу.
По крайней мере, пока что нет.
Билл не стал помогать Сэм переехать в новое жилье. Джинни ей помогала, помогала Шеннон, помогали ее подруги, но Билл оставался у себя в кабинете, делая вид, будто работает, пока из ее комнаты выносили мебель и коробки с вещами. Он понимал, что поступает не лучшим образом, и ненавидел себя за это, однако ему не удалось придумать другого способа выразить дочери всю глубину своего неодобрения.
В этом была своя горькая ирония. У Билла неизменно вызывали только отвращение ожесточенные отцы, которые выставляли своих детей из дома за какие-то мелкие прегрешения, лишали их содержания, отказывались встречаться и говорить с ними. Он всегда считал таких отцов глупыми и недальновидными. Какие разногласия могут быть настолько серьезными, чтобы испортить отношения родителя с собственным ребенком?
Однако вот теперь он сам вел себя так же, делал то же самое. Не желая того, но не в силах этого избежать. Джинни злилась не меньше его, ей было еще больнее, но она смогла приспособиться, поплыть по течению, принять изменения.
А вот он не мог.
Ему страстно этого хотелось.
Но он не мог.
Билл стоял у себя в кабинете, один, в полной тишине, слушая затихающий вдали гул двигателей грузовика, увозившего из дома его старшую дочь.
3
Похоже, общее настроение в городе переменилось, размышляла Джинни, направляясь в парикмахерскую. Или в их отсутствие в Джунипере произошло что-то значительное, или же увиденное за время поездки повлияло на ее восприятие окружающего.
«Хранилище».
Это было последним, что они видели, покидая город, и первым, что увидели по возвращении.
И «Хранилище» отобрало Сэм.
Если прежде Джинни казалось, что «Хранилище» вторглось в ее город, то теперь она сама чувствовала себя здесь чужой. Эта перемена произошла во время их отсутствия, и теперь Джунипер уже казался ей чужим городом. Теперь это был город «Хранилища». В котором она чувствовала себя незваным гостем.
Джинни проехала по Главной улице. Библиотека, насколько она слышала, была приватизирована.
На последнем заседании попечительского совета округа финансирование было значительно урезано, а поскольку библиотека Джунипера в округе была самой маленькой и ею пользовалось меньше всех читателей, было принято решение ее закрыть. Но снова — ну разумеется! — «Хранилище» героически пришло на помощь и предложило взять на себя все расходы. Естественно, это предложение было принято с благодарностью.
Отныне «Хранилище» контролировало деятельность полицейского управления, пожарной части, всех коммунальных служб, школы и библиотеки.
И еще оно контролировало Саманту.
Джинни крепче стиснула рулевое колесо. Она полностью разделяла гнев и отчаяние Билла, но в своей дочери по-прежнему видела жертву, а не сообщника, и хотя нутром ее так и подмывало отвесить затрещину дерзкой девчонке и месяц не выпускать ее из дома, она сознавала, что Сэм уже в том возрасте, когда ей самой нужно совершать свои ошибки.
И учиться на них.
Она верила в свою дочь и не сомневалась в том, что это произойдет.
И ей не хотелось отчуждать Сэм от себя, отталкивать ее в тот момент, когда ей, возможно, больше всего потребуется помощь матери.
Ибо дела были плохи. Джинни чувствовала, что ее сторонятся, о ней перешептываются за спиной, от нее отвернулись друзья. Коллеги по работе холодно косились на нее, бывшие ученики презрительно хихикали.
Наверное, так же чувствовали себя американцы японского происхождения во время Второй мировой войны, борцы за гражданские права негров в Миссисипи в 60-е годы. С Джинни обращались не просто как с чужаком, с посторонним, а как предателем, с врагом.
И все только потому, что она не симпатизировала «Хранилищу».
Джинни знала, что таких людей, как она, достаточно. Разорившиеся предприниматели, те, кто остался без работы, все те, кто на выборах голосовал против нынешнего совета. Но они были отодвинуты в сторону, выкинуты на обочину и не смели высказывать свои истинные чувства. Казалось, в одночасье все изменилось и все союзники или попрятались, или исчезли.
В настоящий момент «Хранилище» занималось организацией групп «народного дежурства». За последние два десятилетия в Джунипере не произошло ни одного сколько-нибудь серьезного преступления, однако внезапно все ни с того ни с сего озаботились проблемой наркотиков и грабежей, организованной преступности и сексуального насилия. И вот теперь люди, живущие в одной части города, доносили о жителях других частей, заметив их безобидно прогуливающимися у себя в окрестностях.
И полиция откликалась на все эти вызовы.
Город раскололся, разделился, единое сообщество распалось на мелкие обособленные группки, враждующие между собой.
А «Хранилище» пожинало плоды.
Во вчерашнем номере газеты целую страницу занимало рекламное объявление о распродаже домашних охранных систем.
Джинни свернула на стоянку перед парикмахерской. Как и на всех остальных стоянках на Главной улице, здесь было пустынно. Бородатый мужчина, судя по виду, бездомный, в рваных джинсах и грязной фланелевой рубашке, подошел прямо к машине, и Джинни сделала вид, будто копается в сумочке, не торопясь открывать дверь.
Бродяги до сих пор внушали ей страх. Большинство просто сидело на порогах пустующих зданий или на вытертых одеялах под деревьями, но более храбрые слонялись в оживленных местах, выпрашивая у прохожих деньги. Джинни сознавала, что нужно относиться к бродягам с бо́льшим пониманием, и умом, абстрактно она сочувствовала их горю, но на эмоциональном, личном уровне они ее немного пугали. Ей было неприятно встречать их, она чувствовала себя неуютно, не зная, как с ними держаться.
Джинни оказалась в парикмахерской единственной клиенткой, и Рене была единственным мастером. Все то время, пока Рене мыла Джинни голову, стригла и завивала ее, обе женщины хранили натянутое молчание. Джинни была бы рада поговорить, о чем угодно, но у Рене, похоже, было скверное настроение, и Джинни решила не приставать к ней.
Когда Рене закончила работу, Джинни оставила ей необычайно большие чаевые в размере десяти долларов.
Улыбнувшись в первый раз, Рене тронула ее за руку, кладя купюру на столик.
— Спасибо, — сказала она. — Спасибо за все.
Кивнув, Джинни улыбнулась в ответ.
По дороге домой она увидела на тротуаре Сэм, которая шла от своего нового дома, направляясь к шоссе и «Хранилищу». Джинни остановилась, предлагая дочери подвезти ее до работы, но та только посмотрела на нее и холодно улыбнулась.
