Владимир Антонович поднялся с кресла, поцеловал у Маргариты руку, поклонился мне и двинулся к выходу.
— Вы поступаете опрометчиво, Владимир Антонович, — сказала Маргарита.
— Я так не думаю, — ответил Козаков, обернувшись.
Я подавила зубовный скрежет и отвернулась к окну, чтобы не испугать гостя выражением моего лица. Маргарита вышла в прихожую, чтобы проводить Козакова. Уж не знаю, о чем они говорили, но вид у моей подруги был далеко не радостный, когда она появилась в гостиной.
— Ушел? — спросила я, кивнув в сторону прихожей.
— Ушел, — со вздохом подтвердила Маргарита, устало опускаясь на диван.
— И скатертью дорожка, — язвительно произнесла я.
— Как я понимаю, от Калугина ты ничего не добилась? — поинтересовалась Маргарита.
— Почему же? Огребла несколько моральных пощечин, правда, неплохо замаскированных, — поморщилась я.
— Так я и думала. — Маргарита потянулась к сигарете.
— Между прочим, я очень рада, что все так закончилось. Надоел мне этот Козаков, как заноза в пальце. Деньги мы получили, поставим новую дверь, купим тебе системник последнего поколения и заживем как раньше, — утешала я сама себя.
— Не получится, Лилька, — грустно ответила Маргарита.
— Это почему же?
— Потому что Козакову грозит серьезная опасность. Мы должны помочь ему.
Напрасно я убеждала Маргариту, что мы уже ничем не можем помочь человеку, который решительно отказался от наших услуг, напрасно пыталась ей внушить, что, продолжая расследовать его дело, мы лишь навлечем на себя кучу дальнейших неприятностей. Вообще-то, Маргарита никогда не отличалась упрямством, но в этот раз она твердо продолжала стоять на своем.
— Да пойми же ты! — воскликнула она. — Наше вмешательство в его дело внесло радикальные коррективы в судьбу Козакова. Мы ответственны за него!
— Он взрослый мужчина и сам способен позаботиться о себе.
— Значит, не способен! — горячилась Маргарита. — Ни на что путное этот человек сейчас не способен. Он окончательно погибнет, если мы предоставим его самому себе! Лучше бы ты совсем его не приводила!
Во мне зашевелились угрызения совести. Что греха таить — кашу-то заварила я, стало быть, мне ее и расхлебывать!
* * *
И вот этим же ветреным и пасмурным февральским понедельником я поплелась к Андрею Дмитриеву, дабы с его помощью предоставить Маргарите данные о Калугине. Она сама подкинула мне эту идею:
— Он же в прокуратуре работает, значит, у него есть возможность собрать данные о человеке, живущем в нашем городе, — сказала она.
— Так-то оно так, — нехотя согласилась я, поскольку перспектива отправляться к Дмитриеву меня совершенно не окрыляла, — но эти сведения наверняка засекречены и не выдаются каждому по первому требованию.
— Во-первых, твой Дмитриев — далеко не «каждый», и ты сама это прекрасно понимаешь, — не сдавалась Маргарита, — а во-вторых, нам-то и нужны всего только дата и место рождения, чтобы я могла составить его натальную карту.
Скорее всего Маргарите пришлось бы еще долго упрашивать меня выйти из дома, если бы не явилась бригада мастеров, чтобы поставить нам железную дверь. Поняв, что отдохнуть в тишине и покое у меня все равно не получится, я оделась потеплее и отправилась к Дмитриеву, предварительно с ним созвонившись и договорившись о встрече.
«Ну и денек сегодня выдался, — чертыхалась я, поминутно поскальзываясь на покрытом льдом асфальте, — в такую погоду хозяин собаку из дома не выгонит, а мне приходится по поручению Маргариты таскаться по городу и отыскивать черт знает что!»
Дальше я припомнила слова Маргариты о том, что сегодня день Психеи и мне надо бы поразмыслить о душе. Но когда я сказала об этом подруге, она заявила:
— Тебе нужно было послушаться меня еще утром. Я ведь говорила тебе, что не стоит идти к Калугину и что сегодняшний день должен быть посвящен отказу от суетности. Ты не послушалась, вот мы и получили одну сплошную беготню и ругань. Нужно исправлять ситуацию, иначе завтрашний день будет безнадежно испорчен.
Ну что тут можно было возразить! Если Маргарита пускала в ход свои «звездные» аргументы, мне приходилось смиряться и исполнять все ее поручения — я уже хорошо знала, что будет, если я этого не сделаю.
Андрей Дмитриев не обманул наших ожиданий, и через пару часов я стала обладательницей листка бумаги, на котором были написаны паспортные данные господина Калугина. Когда я со своей ценной добычей вернулась домой, Маргарита как раз осваивала новый системник, загружая на винчестер драгоценные файлы с компактных дисков. Я полюбовалась новенькой дверью, выразила одобрение быстрой работе и стала придумывать способ отблагодарить милого друга Андрея Дмитриева.
— Как успехи? — вместо приветствия спросила Маргарита.
— Все отлично, вот данные Калугина. — Я протянула ей бумажку.
Вопреки моим ожиданиям, Маргарита не кинулась жадно на полученные данные, а только проглядела их и отложила листок в сторонку. Она, по-видимому, была занята чем-то чрезвычайно важным и выглядела какой-то отстраненной.
— Чем ты занимаешься? — поинтересовалась я, присаживаясь рядом с ней и заглядывая в экран монитора.
— Да так, — уклончиво ответила Маргарита и, не дав мне возможности прочитать то, что было на экране, быстренько загрузила какую-то другую программу.
— Ты что? — Я была немало уязвлена такой таинственностью.
Маргарита не ответила. Она встала из-за стола и, не взглянув на меня, вышла в кухню. Сказать, что я была ошарашена — значит, не сказать ничего. Некоторое время я растерянно глядела вслед Маргарите, после чего решительно поднялась и направилась вслед за ней с твердым намерением все выяснить.
— Все так нехорошо, — обратилась ко мне Маргарита, увидев меня в дверях, и безо всякого перехода продолжала: — Я собираюсь попить чаю, ты будешь?
— Буду, но сначала я хотела бы узнать, почему ты ведешь себя так странно? — с места в карьер заявила я.
Маргарита посмотрела на меня расширенными глазами, показавшимися мне еще больше, чем обычно.
— Владимиру Антоновичу угрожает очень серьезная опасность, — сказала она сдавленным голосом.
— Помню, ты уже говорила об этом.
— Все еще хуже, чем я предполагала.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила я, невольно заражаясь испугом Маргариты.
— Я хочу сказать, что мы должны спасти Козакова. Стоит нам промедлить — и ему конец.
— В каком смысле — конец? — ошалело произнесла я.
— В прямом! — Маргарита с трудом удерживалась от слез.
— Ты хочешь сказать, что он может умереть?
— Наконец-то ты поняла!
