2007 год. Страна готовится к празднованию 90 лет Великой Октябрьской Социалистической Революции. В 1991 году Советский Союз не распался. Берлинская стена по-прежнему разделяет немецкий народ и весь мир. Железный занавес не поднят.
В результате заговора консервативно настроенной верхушки КПСС, в конце 1988 года, Михаил Сергеевич Горбачёв был смещён с поста генерального секретаря. О гласности более ни слова, официальная идеология тщательно охраняется.
Глава 1
Директор мебельной фабрики Николай Петрович Евстафьев сидел в своём кабинете. Только что закончилось утреннее совещание. Он очень любил после этого побыть один и поразмышлять. Через месяц ему предстояла поездка в Италию. В прошлом году во время визита итальянского премьер-министра в СССР его делегация посещала фабрику как образцовое социалистическое предприятие. Один из предпринимателей, входивший в состав делегации, пригласил Николая Петровича к себе.
Выходец из коммунистической семьи, Николай Петрович сам уже 20 лет состоит в рядах КПСС. Вот уже 4 года как он возглавляет фабрику. Ему было 42, когда он был назначен на эту должность. Через 2 года после назначения фабрика была признана образцовым предприятием. Это был определённо один из перспективных руководителей коммунистических кадров.
Раздался стук в дверь.
– Разрешите, Николай Петрович?
– А, это ты, Саша, заходи.
– Надеюсь, я тебя не сильно отвлекаю.
– Для тебя я всегда свободен, – усмехнувшись, ответил Евстафьев.
Александр Голубев – давний друг Евстафьева, они знакомы ещё со школы. Долгое время Голубев работал журналистом газеты «Правда». Три года освещал войну в Афганистане, где был тяжело ранен. Эта война нанесла существенный отпечаток на его характер. Вся бессмысленность кровопролитий, отсутствие ясной перспективы этой войны укреплялись в нём день ото дня. В свою очередь это стало поводом для его сомнений в верности советских догм. Эти сомнения со временем нарастали, а 7 лет назад он был уволен из редакции за «антисоветчину». Излишне смелый и прямолинейный стиль его статей давно вызывал негодование редакции. В конце концов он был обвинен в деятельности, направленной на дискредитацию советского государства. Дело по соответствующей статье заведено, правда, не было, но он был исключён из партии и уволен из редакции. Поводом стала его статья, посвящённая XXXI съезду КПСС, наполненная критичными замечаниями. Само собою разумеется, что эта статья опубликована не была. С тех пор он стал убеждённым антикоммунистом, как следствие, стали появляться новые друзья, такие же антикоммунисты, как и он сам.
Однако, несмотря на это, Николай с Александром всё-таки оставались друзьями. В какой-то степени эта дружба была опасна для карьеры Евстафьева, но друзья в его жизни всегда занимали особое положение. Он всегда ценил настоящую дружбу. Николаю было известно об убеждениях Голубева и о его друзьях, а сам Александр никогда не опасался быть преданным своим другом, хотя и знал, что он не только не разделяет, но и осуждает его антисоветские настроения.
– Свободен, говоришь? – с улыбкой спросил Голубев, – как дыхание советского человека?
– Ты опять за своё!
– Это не только моё, это всех здравомыслящих людей.
– Здравомыслящих?! – взорвался Николай. – Это ты что ли здравомыслящий? Контра несчастная.
– Из твоих уст «контра» звучит, пожалуй, как комплимент.
– Комплимент, говоришь? Да тебя просто жаба душит, что из партии тебя исключили. Вот поэтому ты с ума-то и сходишь! Но ведь, если разобраться, ты же сам во всём виноват!
– Это в чём это интересно я виноват? В том, что у нас в стране за красивыми лозунгами…
– Ну, хватит! – перебил его Евстафьев. – Я уже устал слушать одно и то же. Ты по телефону говорил, у тебя дело есть ко мне. Выкладывай, а то мне нужно работать.
Голубев достал из своего портфеля папку, положил её на стол Евстафьева и осторожно подвинул её к нему.
– Что это? – Спросил Николай.
– Это мемуары Горбачёва.
– Кого?!
Удивлению Евстафьева не было предела. Он открыл эту папку и стал листать.
– Откуда это у тебя?
– Ну какое это имеет значение. Здесь он рассказывает истинные обстоятельства его отставки, свои взгляды на происходящее, а также о нереализованных проектах.
– А зачем ты принёс это мне?
– Ты же всегда восхищался Горбачёвым.
– Ну что значит восхищался? Я нахожу его здравомыслящим. Очень жаль, что он так скоро решил уйти.
– Его решили уйти, так будет вернее говорить.
– А это случайно не фальшивка у тебя?
– Нет, можешь не сомневаться.
Евстафьев поднял трубку телефона, чтобы связаться с секретарём. Сказав, чтобы его в ближайшее время не беспокоили, он жадно стал рассматривать содержимое папки. И вдруг что-то как будто отдёрнуло его. Он отодвинул от себя папку и повторил вопрос.
– Так я так и не понял, зачем ты принёс её мне? Ты проявил заботу о моём просвещении? Что-то мне подсказывает, что это не так.
– Ты понимаешь, такое дело, – неуверенно начал Голубев. – Ты единственный, кто может помочь нам.
– Кому это вам, и в чём собственно я могу помочь!? – раздражённо спросил Евстафьев.
– Помочь мне и моим друзьям, обеспокоенным судьбой нашей страны. Мы считаем правильным опубликовать эти мемуары. Сам Горбачёв этого желает, но он изолирован. Это большая удача, что они оказались у нас. Впрочем, в СССР их всё равно опубликовать не удастся. Эту папку нужно переправить на Запад. Ты же, кажется, в Италию едешь. У тебя безупречная репутация, и тебя никто ни в чём не заподозрит. Помоги сделать то, чем ты в будущем сможешь гордиться.
– Ушам своим не верю. Ты в своём уме?! Что ты мне предлагаешь?!
– Я понимаю твою реакцию, но, в сущности …
– Я даже не хочу знать твои бредовые сущности, – оборвал его Евстафьев.
– Бредовые? Бредовые – это те идеалы, которым ты служишь! Ты что, дальше кабинета своего не видишь ни чего? Ты выпускаешь свою мебель, а дома-то у тебя какая стоит, made in «не наше»? И не мне тебе объяснять, что твои гениальные проекты только для выставочного стенда, а для магазина всегда будет это дерьмо! И что-то кардинально изменить тебе никогда не позволят, потому что оставить всё как есть проще и целесообразней.
– Ты, конечно, в чём-то прав, но…
– Пора бы в конце концов задуматься, – перебил его Голубев. – Так что, может, не стоит так слепо служить этому режиму!
– Да какому ещё, к чёрту, режиму!
Последнюю фразу он сказал так громко, что резко оборвал себя и замолчал. Потом он открыл дверь, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, задал секретарше какой-то глупый вопрос, в качестве предлога, и закрыл дверь. Увидев эту сцену, Голубев засмеялся.
