– Господин барон, – вполголоса обратился к Фаренсбергу стоявший рядом с ним молоденький королевский адъютант. – Может быть, ваш вчерашний оппонент, пан Голковский, был прав и против русских следует выставлять не рейтар с пистолями, а гусар со шпагами?
Фаренсберг пробормотал в ответ какую-то невнятную фразу, весьма похожую на ругательство, но ее внезапно заглушил громкий возглас самого короля:
– Господи Иисусе! Что это!? Русские всадники волокут за собой нескольких наших! Но как? Каким образом!?
Действительно, в подзорные трубы было отчетливо видно, что вслед за отступавшей русской конницей по траве волочатся несколько тел в ярких шелковых плащах и блестящих панцирях венгерских кавалеристов.
– Это арканы, ваше величество, – мрачно пояснил гетман. – Веревки с затяжной петлей. Русские, как и татары, умудряются ловко набрасывать их на противника с десяти-двадцати ярдов.
– Сейчас наши храбрые венгерцы ринутся вслед за удирающим неприятелем и отобьют пленных! – истерично выкрикнул король.
Венгерский отряд действительно помчался преследовать отступающего противника. Но, поскольку венгерцам не сразу удалось поднять с места в галоп фактически остановившихся под бешеным вражеским натиском коней, русский отряд успел оторваться на большое расстояние. По-прежнему сохраняя красивый ровный строй, королевская кавалерия мчалась к стенам Пскова. Внезапно верхние кромки этих стен скрылись в облаках плотного порохового дыма, и в уши короля и его приближенных ударил тугой волной грозный рев десятков орудий. Пушечные ядра стеной смертельного дождя обрушились на плотно сомкнутые ряды венгерских всадников, вздымая фонтаны земли и растерзанной людской и конской плоти.
Русские резко остановились, повернули коней и явно изготовились к новой сабельной атаке под прикрытием огня своей артиллерии с крепостных стен.
– Адъютант! Скачи к венгерцам, моим именем вели им немедленно отступать! – резко приказал король.
Адъютант, пришпорив коня, молнией помчался вниз с холма на поле боя. Однако венгерские кавалеристы уже сами, без королевского приказа поворачивали вспять, уносясь прочь от убийственно метких русских ядер. Строй отступавшего венгерского отряда уже был далеко не таким ровным и красивым, как всего пару минут назад. Русские, кинувшиеся было в погоню, остановились на линии, прочерченной ядрами их пушек по земле и по телам королевских воинов. Они явно не собирались выходить из-под защиты крепостной артиллерии, но продолжали угрожать своим противникам внезапным стремительным нападением. Венгерцы, вновь было перестроившиеся в значительном отдалении для повторной атаки, очевидно, учли это обстоятельство, и, постояв некоторое время напротив русских, развернулись и двинулись вспять, на соединение с основными силами, так и не реализовав предпринятую попытку рекогносцировки и полного охвата Пскова.
Король опустил подзорную трубу и проговорил задумчиво, обращаясь к гетману:
– Если действия русских, каковые нам только что довелось наблюдать, не случайность, а хорошо продуманная тактика, то мы имеем в лице князя Шуйского серьезного противника. Победа над ним сделает честь любому полководцу.
– Вы как всегда правы, ваше величество! – совершенно искренне согласился с королем гетман Замойский. – К тому же артиллерия русских неожиданно оказалась весьма неплохой.
– Вот именно: «неожиданно оказалась», – саркастическим тоном повторил последние слова гетмана король Стефан. – Позвольте, в таком случае, поинтересоваться: куда же смотрела наша разведка? Где, кстати, начальник разведки, почему его нет с нами?
– Ваше величество, – почтительно склонил голову гетман. – Маркиз Генрих фон Гауфт полчаса назад попросил у меня разрешения отлучиться по важному делу. К нему привели каких-то особо информированных перебежчиков. Вероятно, он вскоре присоединится к вашей свите и будет готов отвечать на вопросы вашего величества.
Король чуть раздраженно кивнул гетману и, повернувшись в седле, вновь поднес к глазу подзорную трубу, принялся обозревать лежавший перед ним русский город и его окрестности. Через несколько минут король передал трубу одному из дворян своей свиты и, спешившись, потребовал развернуть перед собой карту. На траве перед королем был расстелен плащ, а на нем разложена карта.
– Ну что, гетман, – уже без прежней резкости в голосе обратился к пану Замойскому король. – Вы не изменили своего мнения относительно расположения нашего лагеря?
– Нет, ваше величество. – Гетман приблизился к королю, встал за его правым плечом, чтобы лучше видеть карту. – Я по-прежнему полагаю, что осадный лагерь будет лучше всего разбить вот здесь, рядом с Московской дорогой, возле этого кладбища.
Гетман указал место на карте кончиком хлыста и продолжил:
– Как мы смогли убедиться сейчас своими глазами, поле здесь ровное, по нему протекают несколько ручьев. До стен города – открытая местность и вражеская конница не сможет приблизиться к нам неожиданно.
– Хорошо, – кивнул король. – Распорядитесь направить туда в прикрытие полк рейтаров и полк ландскнехтов при двадцати орудиях, а остальным войскам отдайте приказ копать траншеи и ставить палатки. На каком расстоянии от города вы намереваетесь расположить лагерь?
– Согласно канонам военной науки лагерь следует возводить в полутора дистанциях пушечного выстрела от крепостных стен.
– Действуйте, пан гетман! Я же со своей свитой и гвардией останусь пока здесь, на холме, чтобы в случае неожиданной эскапады неприятеля подать войскам необходимую команду и прийти на помощь!
Гетман почтительно склонил голову и в сопровождении нескольких шляхтичей и оруженосцев поскакал к войсковой колонне, остановившейся за холмом на большой дороге.
Солнце уже наполовину скрылось за вершинами бесконечного русского леса, окаймлявшего Псков изумрудным ожерельем, когда арьергард королевского войска наконец втянулся в долину, намеченную для устройства осадного лагеря. Над большой дорогой еще долго висело в неподвижном знойном августовском воздухе огромное пыльное облако, постепенно оседавшее вниз и покрывавшее траву у обочин серым неряшливым налетом. Когда пыль, поднятая стотысячной колонной, окончательно улеглась, досужий наблюдатель мог бы заметить, что, оказывается, не вся королевская рать перевалила холм и устремилась на город, влекомая видом уже близкой добычи. Одна-единственная карета, запряженная шестериком могучих коней, съехавшая на три десятка саженей с дороги, стояла без движения вот уже несколько часов. Вокруг кареты на некотором отдалении от нее выстроился плотной несокрушимой стеной эскадрон рейтар в особых плащах лилового цвета. Приказ короля об устройстве лагеря их почему-то не касался. Рейтары настороженно и зорко вглядывались в окружающую местность, готовясь при малейшей опасности открыть ураганный огонь из пистолей и именуемых карабинами коротких мушкетов, висящих у всадников за спиной на особой лямке.
Маркиз Генрих фон Гауфт, которому подчинялся эскадрон и принадлежала карета, вынужден был съехать с дороги и остановиться еще до того, как доблестные венгерцы сошлись под стенами Пскова с дикой русской конницей. Понятно, что совершить сей независимый маневр маркиза заставили чрезвычайные обстоятельства. Впрочем, все действия фон Гауфта в королевском войске были в той или иной мере независимыми и чрезвычайными, а еще – сугубо секретными, поскольку он, как уже известно читателю, являлся начальником разведки и контрразведки. Сам маркиз не любил, когда его называли «шпионом» или даже «рыцарем плаща и кинжала».
