– Вы что же, никогда не упускаете случая уколоть соседку?
– Никогда, – призналась старушка. – Милая, я вот еще в прошлый раз хотела тебя спросить…
– Потом, бабуля, потом, вот выясню с Прошкиной отношения, так все вам расскажу.
– Что же, мне караулить тебя здесь? Как долго ты планируешь с ней разбираться?
– Не знаю, как дело пойдет… А знаете, я, пожалуй, сама к вам зайду! Нам есть о чем поговорить. Вы в какой квартире живете?
Старушка колебалась, наверное, сравнивала степень своего любопытства со степенью риска. Интерес оказался сильнее, и она обозначила свои координаты:
– В сорок седьмой квартире я живу. Точно зайдешь? Не обманешь?
Еще раз пообещав зайти, я открыла подъездную дверь, поднялась на второй этаж, нашла нужную квартиру и нажала на черную кнопку звонка. Никакой реакции на это не последовало, хотя мне было доподлинно известно, что Вера дома. Почему же она не открывает? Может, приходит в себя после встречи с желчной соседкой? Вытирает слезы, ретуширует красноту вокруг глаз? Я снова нажала на кнопку звонка и услышала робкий вопрос:
– Кто там?
Я запоздало сообразила, что выгляжу не совсем так, как привыкла видеть меня Вера. Она просто-напросто не узнала меня в каштановом парике.
– Это я, Полина!
Сразу после этого дверь открылась на ширину цепочки. Прошкина внимательно всмотрелась в мое лицо.
– Ой, извините, я вас не признала через глазок. Проходите, пожалуйста.
Обстановка квартиры была более чем скромной – старая полированная мебель, сильно истоптанный ковер, в центральной части которого не осталось даже намека на ворс, люстра с одним разбитым рожком. Украшением стен служили фотографии. На них были родители Веры и сама Вера преимущественно в юные годы. Я не могла не отметить, что когда-то она была довольно привлекательной девушкой с озорными глазами и очень обаятельной улыбкой. Прошкина не мешала мне рассматривать фотографии, наверное, она ими даже гордилась.
– А это Миша, – сказала Вера, обращая мое внимание на рамку, стоящую на телевизоре.
С фотографии смотрел симпатичный улыбчивый мальчик. Легкая асимметрия лица его ничуть не портила. Казалось, фотограф просто уловил момент, когда мальчик прищурился и чуть наклонил голову влево.
– Это Павел сфотографировал Мишу на Новый год, – пояснила Вера. – Очень удачная фотография.
– Ваш сын действительно похож на Барсукова. Тот же овал лица, те же черные волосы, подбородок такой же остренький. Ваши, Вера, только глаза.
– Сколько бы Андрей ни отрицал свое отцовство, оно слишком очевидно, – сказала Прошкина.
– Вот в этом все и дело. Вера, я не буду долго ходить вокруг да около, – сказала я, усаживаясь в сильно потертое кресло. – Я пришла сказать, что выяснила, зачем Барсуков стал так нагло вклиниваться в вашу жизнь.
– Полина, вы с ним разговаривали о нас? – напугалась моя собеседница.
– Нет, слишком много чести для него. Как ни странно, но разгадать загадку мне помог первый муж Пилявской, – выдержав небольшую паузу, я поведала Прошкиной о причине развода Аллы и Максима. – Уж не знаю, какова была вероятность рождения в их браке слепых детей, но Пилявская этого панически испугалась… Судя по всему, Барсуков в курсе, что его невеста сильно озабочена проблемой наследственных заболеваний. У нее медицинское образование, наверное, генетика была ее любимым предметом. Хотя работа связана с косметологией и физиотерапией.
– Я все поняла, Андрей решил, если Алла узнает про Мишу, то даст ему отставку. Я ни при каких обстоятельствах не стала бы больше влезать в его жизнь, но Барсукову было бы намного спокойнее, если бы мы с Мишей уехали из Горовска. А ведь я уже начала подумывать об этом. Кроме могилы родителей, меня здесь больше ничто не держит, – в глазах Веры вдруг вспыхнул огонек одержимости: – Да, я так и сделаю. Я поменяю эту двухкомнатную квартиру на однокомнатную в том городе, куда определят Мишу. Разницы в цене должно хватить на переезд…
Такой реакции я никак не ожидала, поэтому спросила, повысив голос:
– Вера, о чем вы говорите? Теперь, когда мы все узнали, нет нужды никуда переезжать.
– Да, теперь понятно, что все это дело рук Барсукова, что он таким образом идет к своей цели – к выгодному браку. Но что для нас с Мишей это меняет?
– Все, Вера, абсолютно все!
– Я так не думаю, – возразила Прошкина спокойным, уверенным голосом. – Нам надо уехать, и чем раньше, тем лучше. Жить в этом доме – сущая пытка. Скоро весь город будет против меня. Я не хочу здесь оставаться. Мне следовало раньше уехать из Горовска, еще до того, как Миша пошел в школу. Теперь я даже хочу, чтобы интернат закрыли.
И эта женщина была членом инициативной группы, которая обивала пороги различных инстанций, добиваясь сохранения коррекционный школы-интерната! Вот уж не думала, что мой рассказ вызовет такую неадекватную реакцию. Похоже, это синдром выгорания.
– Вера, вы вообще понимаете, что говорите?
– Да, понимаю. Если мы не уедем, то Барсуков подстроит какой-нибудь несчастный случай. Он на все пойдет, чтобы выгодно жениться. Вы сказали, что Пилявская очень состоятельная…
– Вера, все гораздо проще. Если Алла узнает о том, что у Барсукова есть серьезно больной сын, она тут же сделает ему ручкой.
– Это ничего не меняет, – стояла на своем Прошкина. – Он найдет другую, и у нас начнутся те же проблемы или какие-нибудь другие… Полина, у вас есть знакомый риелтор?
– У вас квартира приватизированная?
– Да, мы приватизировали эту квартиру в равных долях, половина моя, а половина Мишина.
– Вера, я по образованию юрист, поэтому хочу дать бесплатную консультацию. Все сделки с недвижимостью, если они касаются изменения прав несовершеннолетнего ребенка, должны быть одобрены попечительским советом. Вы хотите продать эту квартиру и купить меньшей площади в другом городе, так?
– Так.
– Вряд ли попечительский совет одобрит такую сделку, ведь она ущемляет права не просто несовершеннолетнего ребенка, а ребенка-инвалида.
– Но у меня нет средств на равноценный обмен. – Вера вскинула глаза к потолку и задумалась. – А знаете, я откажусь от своей доли в пользу Миши! Да, да, я именно так и сделаю.
– То есть вы добровольно хотите перейти в статус бомжа?
– Полина, ну зачем вы так?
– Я лишь смотрю правде в глаза. Такое самопожертвование совершенно ни к чему.
– Это мое личное дело. Нам надо уехать из Горовска, и мы это сделаем, несмотря ни на что.
– Вера, пожалуйста, прислушайтесь к тому, что я вам сейчас скажу. У нас существуют определенные социальные нормы, – я назвала ей цифры, – вы тоже не должны оставаться без положенных вам квадратных метров. К тому же иногородний обмен – это очень трудоемкая процедура. А в вашем случае тем более. Необходимо собрать кучу справок… У вас есть возможность мотаться за ними из города в город?
