Бывший майор милиции Зайцев, ныне сменный дежурный военизированной охраны киностудии «Ленфильм», на похороны Лехи приехал один. Жена, Ася Самуиловна, лежала в больнице. Сердце…
Семилетняя дочка Лехи — худенькая, длинненькая, все время смотрела на белое лицо мертвого отца и отвела глаза в сторону только тогда, когда гроб закрыли крышкой. Жену Лехи, всю в черном, с двух сторон поддерживали две пожилые женщины. Лехина тетя и мать жены.
Костю Степанова и Николая Ивановича Кирилл Теплов тихонько познакомил с Зоей. Когда гроб опустили в могилу, все четверо бросили по горсти песка на крышку гроба, а спустя еще минут пятнадцать разъехались…
«А земля обетованная оказалась обычной землей, да еще вдобавок сухой и каменистой.
Соплеменники Моисея ковырялись в этой земле и с тоской вспоминали то время, когда они, голодные и босые, брели по безводной пустыне и впереди у них была земля обетованная…»
Феликс Кривин. «Божественные истории».
Издательство политической литературы. 1966 год.
В жизни Кирилл Петрович не писал дневников. Записывал что-то раз в пять лет. От удивления. Просто так. Чтобы не забыть. Или в надежде, что когда-нибудь пригодится. Для какой-нибудь работенки. Обычно терял эти записи.
Но вот когда ему поставили капельницу с неведомыми для него «витаминами» и пока Зойка не вернулась с новыми майкой и трусиками и еще чем-то для старого Рафика Когана-Алимханова, Кирилл Петрович записал на обороте больничной инструкции по включению и пользованию палатным телефоном:
«…Я, наверное, не понимаю всего трагизма своего сегодняшнего положения. Когда-то эмоции захлестывали меня по гораздо более ничтожному поводу. А сейчас почти никаких эмоций… Ни хрена. Тупость? Или — защитная реакция смертельно напуганного старческого организма?
От недостатка знаний я никак не могу глубинно осознать происходящее. И от этого держусь почти спокойно. Надеюсь, так это выглядит со стороны. Однако подозреваю, что, когда осмыслю и пойму все, что со мной происходит и должно произойти в дальнейшем, вероятно, впаду в истерику.
Но все равно до последней секунды не буду верить, что ЭТО происходит со мной. Может быть, оно и к лучшему?..»
Писать было очень трудно. Мешала капельница с полой иглой, по которой в вену левой руки Кирилла Петровича просачивались липовые «витамины».
Перед тем как отдаться в руки доктора Кольба, анестезиолога и пухлозадой сестрички, герр Рифкат Коган попросил разрешения быстренько принять душ. Что и было ему, естественно, разрешено. Тем более что его сосед по палате герр Теплов почти грамотно перевел просьбу герра Когана.
Не мог же герр Коган надеть на свое немытое, истерзанное болью тело чистое бельишко, которое вот только что привезла для него Зоя!..
Теперь чистенький, умытый и переодетый во все новое Рафик Алимханов полулежал на высоко поднятых подушках. Его красивый аппарат на колесиках был уже подключен и успокоительно подмигивал своими таинственными огоньками. От аппарата к спине Рафика тянулась всего лишь одна тоненькая пластмассовая трубочка, а сверху, прямо перед его носом, на тонком белом шнуре болталось то, что когда-то, еще в довоенные времена, называлось «сонетка для вызова горничной». С кнопкой, на которую с любовью и надеждой время от времени поглядывал герр Рафик Коган. И возбужденно вещал:
— Гляди, Зой! Ну, немцы!.. Ну, народ!.. Разговоры только про бабки, у мужа и жены отдельные счета в банках: «Я сегодня купила капусту, картошку и две пачки нюрнбергских сосисок. Вот счет — шесть евро пятьдесят центов. С тебя — три двадцать пять». А спать, извини, Зой, в одну постель ложатся…
Ну надо же?!. Вот вы не заметили — на улице кошки ни одной нет бесхозной, бродячей! Собаки друг на друга не оглядываются, вслух не тявкают. Может, про себя и переживают, а чтоб гавкнуть — ни боже мой! Сами сидят у светофора — ждут зеленого… А чтоб два пса друг у друга под хвостом не понюхали?!! Да где ж это видано? Так они на своих хозяев похожи — спасу нет. Только с хвостами и лапами. Немцы — и немцы.
Казалось бы, — расчетливые, равнодушные. И при всем при этом строительство — охренеть можно! Дороги… Я за семьдесят четыре года своей дурной жизни лучше дорог не видел! Колесная техника — вообще!.. Что автомобили, что трактора, что строительные машины!.. А инструмент какой? Е-мое и сбоку бантик! Да с таким инструментом я бы на работу бежал и пел от радости. Я в русской газетке «Мюнхен-плюс» читал — лучшая медицинская техника во всем мире, чья? Немецкая! К примеру, смотри, Зой! Я чего расчирикался? Потому, что не болит! А почему не болит? А потому, что я вот эту кнопочку нажму…
Рифкат Коган-Алимханов радостно показал Зое и Кириллу Петровичу висящий перед ним включатель с красной кнопочкой — «сонетку».
— Как боль вошла в тело — нажимай вот эту кнопочку, и тебе прямо в позвоночник… видишь, трубочка мне туда за спину идет?.. И тебе сразу же туда обезболивающее впрыскивается. Причем дозированно! Точность до миллиграмма. Компьютер регулирует. Доктор задает программу, а компьютер уже шустрит самостоятельно. И боль сразу же уходит! Какая-то машина счастья!.. А где сделано? У нас, в Мюнхене. На «Сименсе»… — тихо и горделиво сказал Рафик, будто «Сименс» принадлежит ему лично.
— Господи, Рафик! — Зоя была потрясена. — Я готова подписаться под каждым твоим словом об этой стране и ее народонаселении. От разных банковских счетов в одной семье до отсутствия желания у псов понюхать друг у друга под хвостом! К сожалению, Рафик, не у всех нас есть возможность общаться с настоящей немецкой интеллигенцией… Мы несколько раз сталкивались с ними и даже при нашем очень относительном знании языка получили громадное удовольствие… Нормальные ребята. Со своими тараканами в башке… Но без той мелочовки, о которой говорил ты. Ею, кстати, заражена почти вся эта полупровинциальная Европа!.. Тут ты меня нисколечко не удивил. Но то, что ты так все сообразил про свою болеутоляющую машину из научно-фантастического фильма — я потрясена! Как?! Каким образом? На каком языке ты говорил с врачами?
— Я-то говорил по-русски…
На мгновение старый Рифкат вздрогнул и сжал зубы от внезапной боли, неожиданно возникшей в его худеньком, измученном и разрисованном теле. Он судорожно нажал на кнопку в «сонетке», передохнул и повторил:
— Я-то говорил по-русски, а вот твой Петрович…
Зоя Александровна погладила Кирилла Петровича по небритой щеке.
— Полиглот ты мой… — расслабленно, врастяжку, по-бабьи ласково, но иронично проговорила Зоя Александровна. — Ты-то как этот текст осилил?
— Что-то сообразил, кое-что само додумалось. В определенных пределах я все-таки знаю язык, — обиделся Кирилл Петрович.
— Да ты что, Зой! — вступился за старика Теплова старик Алимханов-Коган. — Петрович так переводил — я диву давался! Просто — перфектно!
— Тоже — словечек нахватался, — усмехнулась Зоя.
