Я, как обычно в таких случаях, несколько раз хвостом постучал по пакету с фанерой, уши плотненько прижал к голове, верхнюю губу, приподнял, предъявил ему свои клыки, коготочки выпустил на показуху и говорю;
— А ты, говно, молчи, тебя не спрашивают. Кто ты такой, засранец?
Этот Овчар чуть от злости не перекинулся! Рвется к нашей машине — удержу нет!.. Поводок натянул так, что ошейник ему в глотку врезался. И хрипит мне полузадушенно:
— Я сотрудник немецкой полиции! Я чистокровная Немецкая Овчарка! Да я тебя в куски!.. В клочья!.. Коммунист!!!
— Лучше к моей машине не приближайся, болван, — говорю я ему. — Сейчас у меня как раз время второго завтрака, а на второй завтрак я обычно ем только Чистокровных Овчарок. Так что смотри сам, жлобяра полицейская...
А вокруг хохот стоит — гомерический! Никто ж из Людей не понимает, о чем мы. Все видят только одно — три Собаки своим лаем прямо на дерьмо исходят, а Кот преспокойненько сидит себе в фургоне и в ус не дует. И всё. Вот Люди и хохочут.
Вебер слезы вытер и говорит своим Собачьим помощникам и полицейским:
— Уберите собак. Кончайте этот цирк. Я уже почти оглох.
И сам начинает помогать моему Водиле обратно зашнуровывать задник нашей фуры. Я еще пару секунд выждал, убедился, что теперь больше никто не станет проверять наш груз, и в последнее мгновение выпрыгнул из фургона прямо на широкое плечо своего Водилы.
От неожиданности Полицейский Овчар попятился, закрутился и чуть сам себя не задушил собственным поводком. А обе Нарко-Собачки так перепугались, что одна из них со страху даже описалась!
— Я кому сказал — уберите собак, — строго повторил Вебер.
Мы распрощались с этим пожилым симпатягой и поехали.
* * *
Я таких чистеньких, ухоженных, гладких, ровных и удобных дорог еще в жизни своей не видел! Хотя мы с Шурой поездили не так уж мало. Один раз его приятель, театральный драматург, возил нас на своей «Волге» к себе на дачу в Усть-Нарву, и мы целую неделю там у него жили.
Шура писал заказной очерк о славном творческом пути драматурга (он, кстати, уже три года как живет в Америке и работает в журнале «Еврейская жизнь»), а я только и занимался тем, что трахал драматургову Кошку, Кошку соседа драматурга — одного известного композитора, и всех остальных дачных Кошек, которые узнали от первых двух, что в Усть-Нарву на несколько дней прибыл ОДИН КОТ из Ленинграда и делает ЭТО по высшему классу.
Конечно, не обошлось без парочки драк с местными Котами, но это нисколько не умалило нашего с Шурой удовольствия от поездки. Кошек я там перепробовал — немерено! Помню, я тогда так вымотался в этой чертовой Усть-Нарве...
Несколько раз мы с Шурой на автобусе ездили за город — в Разлив, Репино, Комарове. Мой Плоткин считал, что я тоже должен дышать свежим воздухом и хоть изредка бывать на природе, а не только драться на нашем пыльном и грязном пустыре и трахаться по чердакам и подвалам.
Так что я очень неплохо знаю наши автомобильные дороги. И, как в этом ни горько признаться, даже самые лучшие наши трассы, специально вылизанные для проезда иностранцев и Людей, держащих в руках власть, — не идут ни в какое сравнение с обычными немецкими автобанами, как назвал эти дороги Водила.
— Как тебе автобанчик, Кыся? — гордо спросил меня Водила так, будто он — хозяин этого автобана и автобан — его любимое детище.
Вообще-то, если вдуматься, наверное, так оно и есть.
В ответ я только потерся носом о его плечо, благо мне было удобно это сделать — я сидел высоко, на спинке пассажирского сиденья, чтобы видеть мчащуюся нам навстречу дорогу. Кроме того, я хорошо помнил слова Рудольфа о том, что от самого Киля за нами пойдет микроавтобус «тойота» с мюнхенскими номерами «М-СН...», цифры я не запомнил, так как все равно не умею их читать. Поведет «тойоту» тот самый Профи, который здорово умеет убивать Людей. О чем мне рассказал Рудик со слов Бармена.
Вот я и взгромоздился на спинку пассажирского кресла, чтобы в боковом зеркале видеть, когда к нам пристроится эта «тойота».
— Ну, Кыся, ты дал в порту стружки!.. — вдруг расхохотался Водила и стал в который раз пересказывать мне все, что я знал гораздо лучше его.
Признаться честно, я не слушал Водилу. Я следил за идущим перед нами грузовиком Лысого и поглядывал в правое выносное зеркало, величиной с Большую Советскую Энциклопедию, в надежде вовремя увидеть ту самую жутковатую «тойоту»...
Была еще и вторая причина, почему я был так невнимателен к рассказу Водилы. Я все думал: какого черта российские Люди так уснащают свои устные (а Шура говорил, что сейчас и письменные) рассказы таким количеством ругательств, что иногда на слуху остается один мат, в котором исчезают и сюжет, и идея повествования? А многие общественные или политические деятели даже с трибун матерятся. Чтобы быть, так сказать, «ближе к Народу».
Естественно, это не мои Котовые умозаключения. Я так прекрасно нахватался от Шуры Плоткина, что иногда его мысли и соображения на тот или иной счет автоматически начинаю считать своими. Не потому, что тщеславно хочу присвоить его идею, а только потому, что я с ним совершенно согласен.
Кстати, по поводу того же мата. Несмотря на всю свою интеллигентность, Шура пользуется матом достаточно часто и свободно. Хотя у него прекрасный словарный запас и без этого. Но я заметил, что в так называемой интеллектуальной среде мат считается неким шиком! Дескать, вот какая у меня речевая палитра. Могу так, а могу и эдак!..
Но у большинства Шуриных приятелей и приятельниц по университету, по редакции, по Союзу журналистов мат звучит и выглядит в их речи достаточно нелепо. Ну, например, как если бы женщина к вечернему платью, пахнущему дорогими французскими духами, напялила бы вонючие солдатские кирзовые сапоги!
Я привел этот пример не потому, что у нас есть французские духи, а потому, что у нас есть такие сапоги. Они валяются в кладовке, как Шурино воспоминание о службе в армии.
Другое дело — Шура Плоткин. У него матерные выражения всегда остроумны и составляют ироничную основу почти любой фразы. Или точно выражают всю степень его неудовольствия и раздражения по поводу того или иного явления. У Шуры мат столь органичен, так прекрасно вплетается в слова с глубоким и тонким смыслом, что иногда даже не замечаешь, был в этой Шуриной фразе мат или нет!..
Но Шура — человек талантливый. А это дано не каждому.
И потом... Это же совершенно алогично — считать оскорбительными ругательствами самые замечательные действия, дарованные природой любому живому существу! Действия, доставляющие ни с чем не сравнимое, величайшее наслаждение! Продолжение рода, наконец!..
Как же можно из ЭТОГО делать грязную ругань, да еще и пользоваться ею, в большинстве случаев, категорически не по делу?.. Вот с чем я не согласен. И мой Шура прекрасно об этом знает.
У Водилы же, при всех моих к нему симпатиях, словарный запас, конечно же, меньше, чем у Шуры. Поэтому мат ему иногда просто необходим. Тут я его понимаю. И если я изредка берусь пересказывать события его словами, то лишь потому, что мне необходимо наиболее точно передать ЕГО впечатления от происходящего. Безусловно, с соответствующей корректировкой текста Водилы. Не из ханжества, как вы понимаете. Из элементарной чистоплотности, свойственной всему Котово-Кошачьему племени — от саблезубых Тигров древности до сегодняшнего бездомного Кота-Бродяги.
