Книга Мика и Альфред, страница 14. Автор книги Владимир Кунин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мика и Альфред»

Cтраница 14

Хрипел Мика в распаленной, неукротимой похоти, постанывал от тупой боли, разливавшейся по всему низу живота и дальше, к промежности…

Даже и не слышал, как открылась дверь тамбура, как ворвалось в тамбур железное лязганье рифленых вагонных переходов, как усилился перестук колес на рельсовых стыках.

Только когда рванули за шиворот, заломили руки за спину, фонарь — прямо в глаза, пистолет — к виску, только тогда и очнулся.

— Ах ты ж, ёбарь кошачий! — злобно проговорил чей-то голос. — Нашел место, поганец говняный!.. Отпусти ему руки, Савчук. Нехай сам свои муди заправляет! За им тут лакеев нету…

Фонарь бил светом в глаза, Мика не видел говорящего. Трясущимися пальцами застегнул ширинку и услышал другой голос, уже обращенный к московской девочке:

— А ты, поблядушка сраная, марш в вагон! Ишь расщеперилась, тварь малолетняя…

На ходу одергивая платьишко, московская девчонка шмыгнула в вагон.

— Я пока подержу его на мушке, а ты, Савчук, обшмонай этого артиста на предмет… Сам понимаешь, — уже спокойнее сказал первый.

Невидимый Савчук грубо обшарил Мику, ничего не нашел и огорченно доложил:

— Два-ни-хуя и мешок дыма.

— А в заднем кармане?

— Вошь на аркане.

— Где документы?! — злобно рявкнул на Мику первый и спрятал пистолет во внутренний карман пиджака.

… Документов у Мики не было. Все бумаги, подтверждавшие законное существование М. С. Полякова на этом свете, были отобраны у него Юрой Коптевым и надежно спрятаны вместе с их общими деньгами во внутренний карман Юриных кальсон. И свидетельство о рождении, и справка об окончании шестого класса средней художественной школы, и бесценное эвакуационное удостоверение, и заверенная киностудией доверенность родителей Мики, выданная Ю. Коптеву на право сопровождения их сына к месту эвакуации предприятия, на котором служил отец «сопровождаемого».

В рюкзаке у Мики оставались только похвальная грамота за участие в районной выставке детского творчества и диплом Ленинградского городского комитета физкультуры и спорта, выданный Михаилу Полякову как чемпиону Ленинграда по спортивной гимнастике среди мальчиков. И все.

— Ишь, чемпион гребаный… — проворчал один, разглядывая диплом и грамоту при свете ручного фонаря. — А почему без фотки? Откуда я должен знать, что ты эти фитюльки не спи… не спер где-то?!

— На такие награды фотографии не клеят, — слегка оправившись от первого испуга, попытался объяснить Мика.

Потом вспомнил всякие разговоры с участковым милиционером Васей о правах и обязанностях советских граждан, осмелел и спросил:

— А почему вы не показываете мне свои документы? Вы не в форме… Откуда я знаю, кто вы? По закону вы…

— А вот счас я тебе покажу — кто мы! — Он даже задохнулся от злости. — Савчук! Волоки этого законника в купейный! Счас мы тебе, сучонок, кой-чего почище документов предъявим… Ты у нас враз закрутишься, как уж на сковородке!!!

* * *

… Горло у Юры Коптева было перерезано, что называется, от уха до уха.

Он лежал на нижней полке купе, и его голова, почти отделенная от худенького тельца, неестественно-уродливо запрокинулась назад и свисала с полки прямо под столик с остатками немудрящей закуски и выпивки.

Юра лежал голый, даже не прикрытый ничем. Только грязненькая полосатая рубашка в уже побуревших кровавых пятнах, без воротничка, где было зашито наследство от покойной Юриной мамы, да еще на тощеньких, забрызганных кровью бело-желтых ногах Юры — старые толстые штопаные вигоневые носки…

И все. Ни его пижонских клетчатых брючишек, ни сиреневых кальсон с деньгами и документами.

При свете двух проводницких керосиновых фонарей на противоположной полке сидел пожилой милиционер-казах в форме, держал на коленях брезентовую полевую сумку и, положив на нее обычную ученическую тетрадку в косую линейку, составлял протокол «осмотра происшествия», тщательно и неторопливо выводя каждую букву.

А под ногами хлюпала застывающая Юрина кровь. Подошвы прилипали к линолеуму, а при малейшем движении отклеивались, потрескивая.

И вот это потрескивание отлипающих от пола подошв привело Мику в состояние невиданного ужаса! Он ничего не слышал, ни на что не мог ответить — его трясло в жесточайшем ознобе, и он слегка пришел в себя только тогда, когда пожилой милиционер-казах заставил его выпить теплой воды, а второй, в штатском, крепко встряхнул за шиворот:

— Ну, чего скис, законник? Гляди, гляди, как твоего корешка уделали… А то документ ему подавай! Говори, кто за ним приходил?

Спотыкаясь на каждом слове, Мика рассказал все, что знал и видел. На вопрос, как выглядели те «милиционеры», сказал, что помнит только двоих — русского и одного казаха. Третий все в окошко глядел и к Мике так ни разу и не повернулся.

— Ну, давай про тех говори, кого помнишь. Как выглядели, в чем одеты? — с сильным акцентом приказал пожилой милиционер.

— Ну, обычные… Веселые, — растерялся Мика. — В такой же форме, как и вы… Давайте я вам их лучше нарисую.

— Можешь? — недоверчиво спросил милиционер-казах.

— Он может! — заржал один в штатском и протянул пожилому казаху Микин диплом чемпиона и грамоту художественной выставки. — Он у нас все может! Ты, Кенжетай Нартаевич, не гляди, что он несовершеннолетний — у него мотовило, как у твоего ишака. Ежели бы мы его в тамбуре от какой-то посикухи не оттащили, он бы ее насквозь, как шашлык на шампур, натянул! Тут тебе и второй труп…

— Тьфу, шайтан! — сплюнул пожилой казах. — Зачем такой грязный язык имеешь?! Замолчи, пожалуйста. А ты… — Он заглянул в диплом и грамоту, прочитал Микино имя. — А ты, Михаил, не слушай его. Рисуй.

Протянул Мике полевую сумку и тетрадку с карандашом и рявкнул на тех двоих в штатском:

— Да прикройте вы этого-то чем-нибудь, аккенаузен сегейн! Пошуруйте у проводников — может, какой-нибудь мешковина найдется! А ты рисуй, рисуй, сынок… Не смотри туда.

Мика сел рядом с ним, поджал ноги, чтобы не касаться подошвами липкого от Юриной крови пола, и стал рисовать по памяти…

* * *

Спустя минут десять пожилой милиционер ткнул пальцем в один Микин рисунок и уверенно сказал:

— Равиль Шаяхметов — сын свиньи и собаки!..

Так же убежденно потыкал во второй рисунок.

— А это, епи мать, извиняюсь, шайтан попутал, Краснов! Только кличка забыл… Ой-бояй, сынок! Как живые… Полгода в розыске!

* * *

«…молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели…» — с тупой настойчивостью, непрошено и неотступно эта строчка почему-то ворвалась в Микино сознание. Что это были за стихи, он и понятия не имел… Может быть, отец когда-нибудь их читал Мике?…

Но тогда почему «зеленые», что за «желтые и синие»?…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация