— Я у тебя переночую? А то дома совсем зажрали… Продыху нет. Может, застрелиться к чертям собачьим?…
— Ладно тебе… — растерянно пробормотал Мика.
— Да нет. Не ладно. Я ведь даже для тебя ни хера не смог сделать — твоя секретность не имеет срока давности.
— То есть как это?!
— «Как, как»… Очень просто! Как говорится, «хранить вечно».
Мика подумал, подумал, да и сказал полковнику Степе:
— В таком случае идите вы все в жопу с вашей секретностью! Плевал я на нее! Так можешь и доложить…
— Окстись, Мишка! Кому доложить?!
— Уж не знаю… Кому положено там у вас.
— Ну о чем ты говоришь, Мишаня?…
— Ладно. Кончили на эту тему, — жестко произнес Мика и вышел из кухни.
Полковник грустно выпил полстакана «Баллантайна», зажевал кусочком сервелата и стал напяливать на себя галстук. А когда в дверях кухни появился Михаил Сергеевич, полковник Степа спросил:
— Мне уехать?
— Иди в кабинет! Там тебе уже постелено, мудак!..
* * *
Спустя месяц в Сан-Франциско на Международной выставке книжной графики советский художник Михаил Поляков получил Малую золотую медаль за цикл иллюстраций к нескольким детским книжкам русских и американских писателей. Подписаны картинки были — «Мика».
Правда, и золотую медаль, и даже весьма убедительный денежный приз получал не М. Поляков, а представитель Министерства культуры СССР, который и поехал в Америку на эту выставку, забыв известить автора награжденных иллюстраций о его награде и денежной премии.
О своем лауреатстве Мика узнал случайно — из трепотни двух своих коллег в коридоре редакции «Боевой карандаш», где Мика иногда сотрудничал.
Еще месяц Мика ждал официального известия от Министерства культуры или из Союза художников СССР. Но представитель министерства, который летал в Америку за Микиной медалью и премией, уехал во Францию, в Авиньон, на театральный фестиваль. Тоже, наверное, получать чью-то премию…
Американских денег Мика так никогда и не увидел, а медаль спустя еще пару месяцев в уже ободранной коробочке и диплом в кожаном поцарапанном бюваре были высланы в Ленинград с оказией, в Союз художников, где Мике и вручили все это в поразительно неторжественной обстановке.
Зато примчались к Мике два ленинградских журналиста и один московский — взять интервью у творца, отмеченного международной премией на такой невероятно престижной выставке. Вот, понимаете ли, товарищи, какой прорыв отечественной школы иллюстрации на всемирную арену?!
Мика и высказался открытым текстом, воспроизвести который ленинградцы испугались, а москвич опубликовал его с удовольствием: дескать, наше Министерство культуры — министерство абсолютно хамское и к культуре не имеет никакого отношения, а управленцы Союза художников СССР, по выражению прекрасного поэта М. А. Светлова, — «террариум единомышленников» и трусов!
Зато ленинградцы, да и москвич, не подозревая о последствиях, напечатали ответ лауреата Государственной премии СССР и лауреата Международной выставки книжной графики в Сан-Франциско, заслуженного деятеля искусств РСФСР М. С. Полякова на вопрос, с чего начинался его армейский путь.
Они знают, что когда-то он был военным летчиком. Не расскажет ли уважаемый Михаил Сергеевич об этом периоде поподробнее? Тем более что скоро девятое мая — День Победы, и читателям интересно узнать, как начинали свою военную службу некоторые представители творческой интеллигенции Ленинграда…
Мика наплевал на всю «секретность» тридцатисемилетней давности и не стал «хранить вечно», а заявил во всеуслышание, что до авиационного училища он закончил Школу горноальпийских диверсантов НКВД там-то и там-то.
Журналисты были в восторге! Вопросы так и посыпались…
Мика не назвал ни одного имени (мало ли, а вдруг человек этот еще жив?…), но про школу рассказал достаточно подробно. Будто мстил кому-то, будто с кем-то сводил счеты…
Военная цензура, прошляпившая все три статьи — две ленинградские и одну московскую, потребовала увольнения авторов этих статей. Одного ленинградца редакция отмазала, второго — не сумели. Судьба москвича осталась Мике неизвестной.
* * *
… Мика понимал, что, «сочинив» Домового на бумаге, сделав десятки набросков в поисках наиболее близкого ему самому образа Домового, каким он хотел бы его видеть, он волей-неволей какой-то чудодейственной и необъяснимой силой вызвал из Потустороннего Мира что-то игрушечное, но живое, сказочное, но мыслящее, маленькое, но очень взрослое, не видимое никем, кроме него самого…
Оно само назвало себя почему-то Альфредом и заявило, что отныне ОНО — ЧАСТЬ самого Мики Полякова. ЧАСТЬ его Существа, ЧАСТЬ его Души… И в подтверждение своих прав на Мику тут же стало называть его на ты.
Однако Альфред возник в уже более чем зрелом возрасте Михаила Сергеевича и про ранний период существования своей БАЗОВОЙ, или, если так можно сказать, ОСНОВНОЙ, ЧАСТИ кое-чего и не знал о Мике.
А знать обязан. Как знает указательный палец левой руки, что вчера Мика прищемил дверцей машины свой указательный палец правой руки, и теперь он, собака, болит и карандаш, мерзавец, не держит. А левой рукой Мика рисовать не умеет.
Вот Мика и рассказал Альфреду и про мать, и про отца, про Милю, про эвакуацию, Каскелен, Алма-Ату, Лаврика, про Школу Вишневецкого…
Откуда-то Мика знал, что Альфред БЕССМЕРТЕН. Ну а раз он — часть Микиной Души и Существа, следовательно, он будет рядом с Микой Поляковым до самых последних лет, дней, часов и секунд Микиной жизни. Посему он вправе знать про Мику все! Или почти все…
О своих дивных и странных биоэнергетических УБИЙСТВЕННЫХ возможностях Мика Альфреду не рассказывал. Не потому, что не хотел посвящать Альфреда в эту свою опасную и таинственную аномалию, а просто никак не мог сообразить — как растолковать Альфреду, существу не менее таинственному и необъяснимому, суть своей аномалии…
И будучи свято уверенным в том, что теперь Альфред будет рядом с ним до самого его, Микиного, последнего вздоха, никак не мог понять, как и каким образом бессмертный Альфред убережется от собственной кончины, когда умрет его БАЗОВОЕ ОСНОВАНИЕ — сам Мика Поляков?…
— Не думай об этом, Мика, — сказал Альфред. — Может быть, когда-нибудь мы умрем вместе с тобой на каком-нибудь маленьком теплом островке в Тихом океане… А может быть, если за оставшееся тебе время жизни мне удастся кое-что придумать, мы никогда не умрем и будем жить очень долго и счастливо… И там будет синяя вода, зеленые пальмы, желтый песок и белые домики… А в домиках будут жить очень приятные нам с тобой люди…
— Замолчи!!! — в панике закричал Мика. — Откуда ты знаешь про мой остров?!
— О Господи!.. — вздохнул Альфред. — Не вопи ты так… Ты до сих пор не можешь уяснить себе, что я — часть твоей Души. Естественно, что мне снятся твои сны. А то какого черта я бы здесь делал?! Неестественно другое: ты упорно не хочешь рассказывать мне о семи убитых тобой мерзавцах и об одном спасенном тобой же неплохом пацане. Его, кажется, звали Маэстро…
