— Я сейчас же звоню прокурору района — это мой старый товарищ, — и мы этого мерзавца изолируем минимум лет на десять! — говорит Виктор Витальевич.
— Так я его вам и отдам! Держите карман шире! — заявляет ему Настя. — И про десять лет не смейте врать! Статья сто девятнадцатая, часть первая, — до трех лет! И все!
— А мы оформим это как изнасилование!
— А я на вас — в суд за клевету! И не лезьте не в свое дело!
— Но он же тебя предал!!! — кричит Нина Елизаровна. — Он посмел усомниться…
— Он перетрусил, мама! Испугался, и от страха, как дурак…
— Нужно немедленно организовать аборт! — заявляет Виктор Витальевич. — Лида, у тебя есть свой доктор по этому профилю?
— Откуда?!
— Но ты же взрослая женщина…
— У меня хахаль был достаточно опытный и осторожный!
— Хорошо. Достанем. Аборт необходим!
Александр Наумович выпивает рюмку водки, складывает из своих длинных музыкальных пальцев выразительную фигу и сует ее под нос Виктору Витальевичу.
— Молодец, папуля! — восхищается Настя. — Ешь кинзу!
— Яблочко от яблоньки… — язвит Виктор Витальевич.
— Ну зачем же так? — брезгливо говорит Евгений Анатольевич.
— А вы-то тут при чем? — взрывается Виктор Витальевич.
— Он при чем! Он при чем! Он — мамин друг! — кричит Настя.
— Но почему Настя?! Почему она?! — бьется в истерике Лида. — Это я… я должна была! Сейчас моя очередь рожать!
— Лидка, милая, прости меня… Так получилось… — умоляет ее Настя. — Я этого сама хотела! Очень! Очень! Очень!
— Как ты можешь говорить об этом так бессовестно?! — стонет Нина Елизаровна. — Этого стесняться надо!
— Да почему?! Почему, черт бы вас всех побрал?! — орет Настя. — Я хочу родить ребеночка — чего я должна стесняться?!! Ты двоих родила — не стеснялась же?!
— Я от мужей рожала! — В защиту своей нравственности Нина Елизаровна широким жестом обводит стол с мужьями.
— Тебе никто не мешает еще раз родить от Евгения Анатольевича! Пожалуйста!
— Дура! Замолчи сейчас же! — в ужасе кричит Нина Елизаровна.
— В конце концов, это отвратительно и противоестественно, — говорит Виктор Витальевич. — Забеременеть в пятнадцать лет…
Александр Наумович выпивает рюмку, закусывает и замечает:
— Вот если бы вы, Виктор Витальевич, забеременели — это было бы и отвратительно, и противоестественно. А девочка в пятнадцать лет… Чуть рановато… Но — ничего страшного.
— Может быть, для вашего племени и ничего страшного, но вы живете в России, сударь! И извольте этого не забывать!
— Послушайте, вы ведете себя уже непристойно, — неожиданно твердо говорит Евгений Анатольевич. — Эдак можно бог знает до чего договориться.
Но Виктора Витальевича уже не остановить:
— Что же это вы, Александр Наумович, в прошлом году со своей мамашей, сестричкой, ее мужем и племянниками туда не выехали? Где же ваш хваленый «голос крови»?
Александр Наумович улыбается, наливает себе водки и выпивает.
— Мой «голос крови» — в любви к моей дочери. К Ниночке — женщине, которая ее родила… К вашей Лиде, которая при мне стала хорошим взрослым человеком… И в дурацком, чисто национальном, еврейском оптимизме — в извечном ожидании перемен к лучшему.
— Папочка… — Настя целует отца в лысину. — Кинзу хочешь?
Виктор Витальевич вздыхает и скорбно произносит:
— О чем может идти речь, когда великую страну раздирают пришлые, чуждые и изначально безнравственные…
— Да заткнись ты! — рявкает Лида. — Что за гадость ты мелешь?! И отодвинься сейчас же! Ты Бабушке перекрываешь телевизор.
— Что же делать?! Что же с Настенькой-то делать? — заламывает руки Нина Елизаровна. — Женя! Ну хоть вы-то…
— Наше поколение… — не унимается Виктор Витальевич.
— Плевать я хотела на ваше поколение! — кричит ему Настя. — Я свое поколение выращу! Такое, какое вам и не снилось!
Александр Наумович выпивает рюмку водки, берет Настю за уши, притягивает к себе и целует в нос. Так, как это делала Нина Елизаровна. И спрашивает тихо и серьезно:
— А кого ты хочешь — мальчика или девочку?
Тут Настины глаза наполняются слезами. Чтобы не заплакать, она усмехается, смотрит на мать, на Лиду, на Евгения Анатольевича и говорит:
— Девочку.
* * *
Неотвратимо, как статуя поддавшего Командора, Мишка приближается к Настиному дому…
* * *
На кухне тихо плачет Нина Елизаровна:
— …и опять у нас роман не получается… Только что-нибудь решу — все опрокидывается. Почему так не везет, Женечка?
— Ничего не опрокинулось, Ниночка… Ничего не изменилось! — обнимает ее Евгений Анатольевич.
Господи, Женя!.. Как же вы не понимаете, что изменения произошли чудовищные и необратимые! Одно дело, когда еще час назад я была матерью двух взрослых дочерей — и это придавало даже некоторую пикантность, — а другое, когда в одно мгновение я превращаюсь в старуху, в бабушку!.. — И Нина Елизаровна снова начинает плакать.
— Какая вы бабушка?! Что вы говорите! Настя родит, дай ей Бог, только в июне. Ко мне мы должны поехать…
— Женя! Вы с ума сошли! Даже на два дня я не смогу оставить беременного ребенка!
* * *
Мишка подходит к Настиной квартире, нажимает на звонок и не отпускает, пока по ту сторону двери не раздается раздраженный голос Нины Елизаровны:
— Неужели никто не слышит звонка?!
Раздается щелчок, дверь открывается, и Мишка говорит:
— Я люблю ее, Нина Елизаровна.
Из квартиры несутся шум, крики.
Нина Елизаровна выходит на лестничную площадку, прикрывает за собой дверь.
— Я люблю ее, — повторяет Мишка. — Я без нее… Пусть посадят, пусть зарежут там… Позовите ее…
— Ты ее предал.
— Я больше не буду, — вдруг по-детски говорит Мишка.
— Будешь. Один раз предал — еще предашь. Это закон. И потом, ты уверен, что она именно от тебя беременна?
Нина Елизаровна уходит в квартиру. Оскорбительно щелкает замок.
Со звериным воем Мишка барабанит в дверь кулаками…
* * *
Страшный стук несется по всей квартире.
— Я морду набью этому подонку! — возмущается Виктор Витальевич.
— Он два года в десантных войсках отслужил. Он вас на куски разорвет, — с удовольствием говорит Настя.
— Тогда милицию вызвать. — Виктор Витальевич берет трубку.
