— В атаке на… — Волков запнулся. — Забыл, как его… В общем, ночью.
Член Военного совета грустно покачал головой, взял с каталки медаль «За отвагу» и нагнулся к Волкову:
— На вот, носи… Черт знает что делается!.. Тебе рано воевать, мне поздно… Время такое, что лучше бы его и вовсе не было.
— Это точно, — шепотом сказал Волков и улыбнулся. Потом член Военного совета подошел к кровати Остапенко и уже весело спросил:
— Ну а ты где ранен, старина?
Остапенко покраснел и напряженно забормотал:
— Да вот, понимаешь, товарищ член Военного совета… Тоже оно, значит, ранен я…
— Тоже в атаке? — попытался помочь член Военного совета.
— Да ведь как сказать… Тоже вроде как бы, понимаешь… Ежели оно смотреть, можно по-разному… — окончательно запарился Остапенко.
Вся палата и врачи давились от тихого хохота.
— Экая ты усатая скромница!.. — сказал член Военного совета и вручил Остапенко медаль «За боевые заслуги».
Когда все кончилось и член Военного совета ушел в другие палаты, актовый зал дрогнул от хохота. Остапенко лежал растерянный, совершенно придавленный своим нелепым награждением. Волкову стало очень жалко его. Но тот вдруг приподнялся и, перекрывая хохот, закричал на весь зал страшным голосом:
— Чего ржете, кобели? Чего ржете-е?! Я еще за нее отработаю! Так отработаю, что чертям тошно станет!
И все замолчали. Остапенко обессиленно опустился на койку и виновато сказал Волкову:
— Вот, понимаешь, какая штука получилась…
В конце декабря Волков выписался из госпиталя. Он шел по Фонтанке, и под его сапогами скрипел снег. От слабости кружилась голова и ноги казались легкими и неустойчивыми.
Он дошел до своего дома, немного постоял и вошел во двор. Двор показался ему очень маленьким, и Волков удивился, вспомнив, как несколько лет назад он научился ездить на велосипеде именно в этом дворе. Он зашел к Хабибуллину и взял у него ключи от квартиры.
— Салям, — сказал Хабибуллин. — Живой, здоровый?
— Живой, — ответил Волков и направился к себе на третий этаж.
Он остановился у дверей своей квартиры и почему-то осторожно вставил ключ в скважину. Машинально он глянул в отверстия почтового ящика и увидел там письмо. Волков вынул нож, подаренный ему Остапенко, открыл ножом ящик и достал письмо.
В сумраке лестницы разобрал только, что «Волкову», и подумал: «Надо будет отцу переслать», а потом плюнул и решил вскрыть конверт. По конверту бежали волнистые линии штампа цензуры.
Волков надорвал конверт и вынул типографский бланк со вписанными чернилами словами.
Это было извещение о гибели отца…
… На рейхстаге Волков расписался четыре раза. За себя, за мать, за отца и за мертвого Сашку Рейна… Постоял немного, подумал и расписался в пятый раз. За Федосеевну.
В июне сорок пятого пришел приказ: «Всех военнослужащих рядового и сержантского состава рождения 1926 — 1927 годов, имеющих образование не ниже восьми классов, направить в офицерские училища и школы для прохождения дальнейшей службы…»
Волков попал на Урал в военно-авиационную школу.
Целый год Волков ходил в караул и занимался в классах УЛО — учебно-летного отдела. Он изучал радиосвязь, теорию полета, воздушную навигацию, аэродинамику, бомбометание, моторы, стрелково-пушечное вооружение, аэрофотосъемку и многое другое.
Кроме того, Волков занимался акробатикой.
Начальником отдела физической подготовки школы был лейтенант Король, бывший цирковой артист. Это был франтоватый и веселый человек. Он носил хромовые сапоги с белым рантом, широченные бриджи и фуражку с огромным околышем и микроскопическим козырьком. Он нравился радисткам, оружейницам, хронометражисткам и медицинским сестрам. Его сальто, стойки и большие обороты на турнике вызывали уважение и зависть.
Король умел со всеми ладить. С девчонками, служившими в школе, Король разговаривал с небрежной нежностью, с курсантами старался быть в приятельских отношениях, а перед старшими офицерами щеголял прекрасной выправкой и безоговорочной исполнительностью.
Он красиво носил форму, и девицы с танцплощадки принимали его за летчика. Когда же его спрашивали, почему он сейчас не летает, Король туманно намекал на какую-то таинственную историю, в связи с которой он временно должен находиться не в воздухе, а на земле. И тогда его косые полубачки, вылезающие из-под сдвинутой набекрень фуражки, казались еще более привлекательными, и Король ходил по городку под звон осколков девчоночьих сердец.
Среди молодых курсантов Король сыпал разными мудреными летными словечками, и новички были убеждены, что перед ними ас, случайно пересевший из кабины бомбардировщика в маленькую дощатую комнатку, увешанную спортивными грамотами и уставленную пыльными мельхиоровыми кубками.
Король вел секцию акробатики, а Волков с первых же дней пребывания в школе был избран старшиной секции.
В немногое свободное от караульной службы и занятий в УЛО время Волков тренировался под руководством лейтенанта Короля.
Тренер не мог нарадоваться на своего ученика, а ученик совершенно ясно, до жалости сознавал пустяковость своего тренера как человека вообще, но не мог не отдавать ему должное как профессиональному акробату…
* * *
— Как вы себя чувствуете, Дмитрий Сергеевич?
Волков открыл глаза, и боль, все усиливаясь и усиливаясь, снова стала разъедать его тело. Теперь он уже лежал в маленькой, очень светлой комнате, и трое в белых халатах стояли вокруг его кровати, а четвертый — худой старик в очках — сидел рядом на стуле.
— Как вы себя чувствуете, Дмитрий Сергеевич? — повторил старик в очках.
Волков с трудом вдохнул, набрал силы и ответил:
— Хуже некуда…
К своему удивлению, он ответил шепотом, но старик все расслышал и сказал без улыбки:
— Есть куда и хуже.
— Я здесь давно?.. — шепотом спросил Волков.
— Нет, — ответил старик. — Третий день.
— Что со мной?
— Уйма всяких неприятностей.
— Поправимых?.. — Волков задыхался от боли.
— Вполне, — сказал старик.
— Доктор!.. — отчаянно сказал Волков. — Вы же доктор? Да?
— Да.
— Доктор… — сказал Волков. — Вы мне дайте что-нибудь против боли… Или наркоз какой-нибудь… Мне бы хоть часок отдохнуть! Я посплю часок и опять буду терпеть… А сейчас у меня силы кончились… Вы меня усыпите как-нибудь ненадолго.
— Дайте Дмитрию Сергеевичу бромурал с нембуталом, — сказал старик через плечо, и кто-то из стоящих за его спиной закивал головой. — Пусть поспит, отдохнет.
— Спасибо, — сказал Волков. — Как вас зовут, доктор?
