– Санитар Веник.
– Это тот, у которого жена – швабра?
– Нет. Веник – это имя. Вениамин Сапожников.
– Редкое гармоничное сочетание имени и фамилии! – съязвила я. – А твой Веник может провести меня внутрь?
– Зачем тебе туда, Полетт?
– Дедуль, понимаешь, там лежит девушка, которая была когда-то в одной секте, а потом сбежала оттуда. Что там происходило в этой таинственной секте – загадка. У девушки на этой почве что-то с головой, и ее положили в больницу. А я хочу с ней поговорить. Мне Ярцев дал задание: взять у нее интервью. Ну, если, конечно, получится.
– А-а! Так это другое дело! Фу ты! А я уж было подумал… Сейчас пойду позвоню Вениамину.
Через несколько минут дед вернулся в кухню и посмотрел на меня заговорщицки:
– Ну, что? Вечером едем?
– А почему вечером, дед? Раньше нельзя?
– Веня сказал, что сейчас там полно врачей. Пройти внутрь будет сложно. Там же охрана. А вот когда все разойдутся и останутся только дежурные санитары, вот тогда он тебя и проведет к кому надо.
Выбирать мне не приходилось, и, чтобы скоротать время до вечера, я решила проведать моего старого знакомого Светозарчика.
* * *
Я поставила машину в его дворе и включила «прослушку». А мой воздыхатель был дома не один. Похоже, мадам Епифанцева собственной персоной скрашивала его одиночество. Голубки мирно ворковали, правда, временами это воркование переходило в спор.
– Зарчик, я кушать хочу, – капризным тоном пожаловалась Елизавета Андреевна, – давай пообедаем в хорошем ресторане…
– Нет, Лизок, если мы будем так транжирить деньги…
– Зар! Что значит транжирить? Деньги на то и даются… Я хочу пообедать в очень дорогом и очень хорошем ресторане, например…
– В «Бьенвеню».
– Фу! Далось тебе это французское бистро!
– Почему бистро? Очень приличная кухня…
– Вчера там были. Надоело! Эта курица с грибами уже в кишках сидит! Хочу в «Шекилу»!
– Лапуля, ты же знаешь, я терпеть не могу японскую кухню. У меня от нее живот болит. Все эти осьминоги, морские змеи, тараканы и эти… как их… пауки… Фу, мерзость!
– Ах, тогда я знаю, куда мы поедем! Зарчик! Точно! Как это я сразу не вспомнила… Шикарный ресторан! Угадай, какой?
– «Русские пельмени».
– Ну, какие пельмени? Деревня! Мы едем в «Эдельвейс»!
– Лапуля! Ты с ума сошла! Это такие деньги!
– А что, ты считаешь мои деньги?! У меня их знаешь, сколько? На всю жизнь хватит. Так что гуляем! А потом – в бассейн! Хочу поплавать, как русалка… М-м, Зарчик? Любишь, когда я плаваю? Я ведь хорошо умею это делать, как-никак когда-то была мастером спорта…
– Вот именно: когда-то…
– Что ты сказал?
– Ничего, кисуля. Едем в «Эдельвейс», потом в бассейн, куда хочешь!
– И еще, Зар, надо бы заняться поиском хорошей квартиры. Я не могу жить в такой каморке! Здесь чемодан поставить некуда! Приедем из бассейна – надо будет позвонить в агентство по найму квартир…
– И какую же хатку ты хочешь снять, киска?
– Трехкомнатную, не меньше! А потом подам на развод, отсужу себе половину епифанцевского добра, вот тогда заживем!
Через несколько минут сладкая парочка вышла из подъезда, села в оливковый «Ситроен-Ксара Пикассо» с номером «три двойки» и быстро вырулила из двора. Ехать за ними мне не было смысла. Посетить такой дорогой ресторан я не могла себе позволить. Значит, буду приезжать время от времени под окна Зарчика и слушать воркованье влюбленных по «прослушке».
Глава 10
Я думала, вечер никогда не наступит. День тянулся и тянулся… Я даже попробовала дома убраться для разнообразия. Взяла швабру, тряпку для пыли… Но, как это часто со мной бывало, мой пыл быстро иссяк. Пыли дома было много, убрать ее всю не представлялось возможным, да и зачем, подумала я. Вытри ее сегодня – завтра она появится опять и будет всегда появляться. Так что нечего и время на нее тратить. Я кое-как шваброй собрала крошки с пола, и то не во всех комнатах. Поняв, что видимость уборки создана, я решила на этом закончить свою трудовую деятельность. Да и вечер уже близится…
Быстро перекусив котлетами-полуфабрикатами, я стала собираться в больницу. Главное – изменить внешность, на случай, если меня «засекут».
На мой условный звонок (три коротких, один длинный) мне открыл знакомый деда – мужчина средних лет по имени Вениамин. Он выдал мне белый халат и тапочки и велел все это надеть на себя. Мы двинулись по коридору, потом по лестнице наверх. Было уже около десяти вечера.
В клинике было тихо. Хотя тишина эта оказалась обманчивой. Где-то далеко вдруг заплакал человек, причем так жалобно, что у меня мурашки побежали по телу. Он не плакал – выл и причитал. Но мой спутник даже не обратил на это внимания. Должно быть, привык к подобным концертам.
Вениамин вел меня все дальше по узким, залитым полумраком коридорам. Мне было как-то жутковато и я невольно держалась к нему поближе. Вдруг он остановился около одной из комнат и тихо сказал:
– Здесь.
Я посмотрела на белую дверь с номером «27». За ней стояла тишина. В окошке, что было прямо посередине, горел тусклый свет. Вениамин достал ключ и открыл. Мы зашли в палату. Она была маленькой. Там стояли две кровати, на обеих спали женщины. Мой сопровождающий подошел к одной и склонился над ней.
– Она, – шепнул он, указывая пальцем на спящую.
Я тоже склонилась над девушкой. Она спала. Ее рука лежала поверх одеяла на бедре.
– Им колют снотворное? Почему они спят так рано?
– Им весь день чего-нибудь колют. Они ж это… того… – Вениамин покрутил пальцем у виска. – А когда спят – то и не беспокоят никого. Да им самим так лучше. Спят себе и спят, бедолаги…
– А разбудить ее можно?
– Будите.
Я легонько тронула девушку за плечо.
– Эй, Олеся! Проснитесь.
Ответом мне была тишина.
– Олеся! Вы слышите? Нам надо поговорить, вставайте!
Снова тишина. Тогда Вениамин решил прийти мне на помощь. Он взял спящую за плечо и хорошенько тряхнул ее. Рука девушки безжизненно сползла с бедра и повисла над полом. Я взяла ее. Она была холодна как мрамор…
Я плохо помню, как добежала до машины, как села в нее и рванула с места. Скорее! Подальше от этого места. Меня колотило крупной дрожью. Я трогала мертвую девушку! Ужас! Домой, скорее домой! Там – Ариша, он успокоит…
Ариши дома не было. Так, опять он в своем казино! Нет, вы только подумайте: сегодня утром он сидел на кухне с самым виноватым видом и каялся, а вечером – опять!.. Мало вчера денег проиграл? Последнюю рубашку решил спустить? Я была вне себя от негодования.
