Пути назад не было. Он должен был сыграть эту роль в последний раз. Кадис взял нож и принялся соскребать с лица щетину.
97
Журналисты умирали от нетерпения. Пресс-конференция знаменитого художника должна была начаться с минуты на минуту. Репортеры, вооруженные фотоаппаратами, телекамерами, микрофонами и диктофонами, заполнили зал, и каждый норовил пробраться поближе к президиуму.
Весть о том, что великий Кадис созывает газетчиков, привела культурное общество в смятение. Брифинг должен был состояться в "Пагоде", прелестном японском дворце, который в конце девятнадцатого века владелец "Бо Марше" вывез из Японии, чтобы подарить своей возлюбленной. Почему Кадис выбрал такое роскошное место? Что бы это могло означать? Репортеров просили воздержаться от предположений до пресс-конференции, и журналистская братия послушно соблюдала кодекс молчания.
Появление Кадиса в "Пагоде" ознаменовалось яркими фотовспышками и беспокойным рокотом, в один миг переросшим в град вопросов. Художник был одет в черное, словно только что вернулся с похорон.
— Маэстро... Речь пойдет о ваших творческих планах? — выкрикнул один из репортеров.
Вопросы сыпались один за другим.
— Что вы почувствовали, когда узнали, что ваша картина стала самым дорогим в истории предметом искусства?
— Правда, что вы расстались с Сарой Миллер?
— Вы примете орден Почетного легиона, который вам собираются вручить?
Вопросы, вопросы, вопросы...
Кадис впервые в жизни пришел на встречу с журналистами без пресс-секретарей. Виски, которое художник выпил, чтобы успокоиться, сыграло с ним злую шутку: оказавшись среди толпы, он растерялся и не знал, с чего начать.
Несколько минут Кадис молча разглядывал журналистов, словно происходящее не имело к нему никакого касательства. На него смотрели десятки пытливых глаз, воздух звенел от напряжения. Внезапно художник ощутил все могущество тишины. Заставить их замолчать было в его силах. Кадис шагнул к микрофону, и его хриплый голос царапнул древние стены "Пагоды".
— Дамы и господа, я признателен за то, что все вы приняли мое приглашение. Вы, надо полагать, спрашиваете себя, зачем вас сюда позвали и к чему подобная таинственность. Что ж, я буду краток. Прежде всего, должен заявить, что сегодня я не стану отвечать на вопросы. Это понятно? — Кадис оглядел толпу и, выдержав паузу, продолжал: — Семнадцатого июля на Триумфальной арке состоялась моя последняя выставка.
Многие критики сочли представленные на ней работы исчерпывающим выражением Дерзновенного Дуализма. Как известно, картины были выставлены на продажу, и часть их уже сделалась собственностью солидных музеев и знаменитых коллекционеров. Так вот, я должен признаться... — У Кадиса пересохло в горле. Ему не помешал бы добрый глоток виски... — На всех ста картинах ноги персонажей, которые можно считать ключевыми образами всего моего художественного мира, не принадлежат моей кисти.
По залу пронесся вздох.
— Ни одна из этих картин, ни одна не была бы создана, не появись в моей жизни выдающаяся художница. Совсем юная девушка, которая пришла ко мне в студию, чтобы научиться... тому, в чем давно меня превзошла. Дамы и господа, подлинные сокровища, представленные на последней выставке, — творения Мазарин Кавалье. Это все, что я хотел сказать. Доброго вам вечера.
В зале поднялся страшный шум. Репортеры вскакивали с мест, фотографы в спешке щелкали затворами камер, стараясь запечатлеть непроницаемый лик живописца, молча шагавшего к выходу.
98
В дневных выпусках новостей во весь экран показывали фотографию Мазарин Кавалье. Кадис признался, что поставил свою подпись на чужих холстах. Кое-кто уже поспешил назвать его величайшим фальсификатором всех времен и народов. Враги и завистники потирали руки. Корреспонденты в Нью-Йорке, Токио, Брюсселе, Стокгольме, Милане выходили в эфир на фоне фасадов представителей известных аукционных домов, дружно выражавших возмущение. Директора музеев давали пространные интервью и недоуменно разводили руками. Все требовали справедливости, объяснений, возврата денег, уничтожения картин... Назревала весьма острая полемика.
Мазарин застыла перед телевизором, словно парализованная. Сердце затрепетало, почуяв опасность. Что за помутнение нашло на ее художника? Зачем он это сделал? Совершенно сбитая с толку, девушка выбежала из дома и помчалась в Ла-Рюш.
99
Сара решила отправить вещи Кадиса в мастерскую в Данцигском пассаже. Она не представляла, как он обходится без них в своем добровольном заточении. Молчание мужа начинало беспокоить Сару. Кадис не показывался на публике вот уже четыре месяца.
Переступив порог гардеробной, она испытала острую боль. Каждая вещь здесь напоминала о Кадисе. Почему ей не хватало сил возненавидеть предателя? Сара медленно перебирала рубашки, галстуки, костюмы и пальто, словно хотела отсрочить час расставания.
В шкафах, словно призрак, витал запах Кадиса. В блокнотах, на салфетках, на старых счетах — всюду были его наброски. Хозяин вещей давно ушел, но в них по инерции еще теплилась частичка его души. Сара листала альбом с эскизами мужа, любуясь четкими линиями, дерзкими, решительными штрихами; из середины альбома выпали сложенные пополам страницы какого-то старого журнала. Сара подобрала их и развернула.
На первой странице под заголовком "Арс Амантис существует" был изображен точно такой же символ, как на медальоне Мазарин, на груди у человека с фотографии и на картине Кадиса. Сара вчитывалась в статью, поражаясь все сильнее. В журнале говорилось о старинной секте... Об искусстве, двойственности добра и зла, пропавшей реликвии... О женском начале как источнике искусства, о высокой любви, порождающей плотское влечение и творческое вдохновение. О катарах и еретиках...
Вокруг явно происходило что-то странное. Сара обыскала шкаф, ящики, письменный стол. Осмотрела кабинет, в котором Кадис любил запираться, перебрала его бумаги, перелистала книги... И наконец обнаружила в темном углу, за скульптурой Генри Мура, потертый чемодан.
Интересно, как он здесь оказался. Сара его совсем не помнила.
Она вытащила чемодан на свет и попыталась открыть, но он был заперт на замок. Сара позвала Жюльетт и попросила ее принести молоток. Отослав экономку, она принялась бить молотком по замку, пока тот не отлетел. Открыв чемодан, Сара не поверила своим глазам: в нем лежала белоснежная туника с тем самым символом, вышитым на груди.
Как эта вещь оказалась в их доме?
Внизу надрывались телефоны. Жюльетт брала трубку, но через несколько мгновений снова раздавался звонок. В гостиной на первом этаже творился сущий ад. На мобильник Сары то и дело приходили сообщения, и надпись на экране сообщала, что память переполнена.
Экономка настойчиво барабанила в дверь кабинета.
