– А с Серафимой? Что ты будешь делать с госпожой Серафимой? – поинтересовался дед.
– Узнаешь, – улыбнулась я. – Если все получится, бомонд еще долго будет гудеть о том, что сотворил с госпожой Серафимой божий суд. Я даже допускаю, что, если у нее не хватит ума держать язык за зубами, в наш маленький городок зачастят съемочные бригады известных своей мистической направленностью телеканалов.
– Ну и прекрасно, – подытожил дед, – а то что-то скучно как-то стало в нашем Горовске. Кстати, должен тебя предупредить, Коля Ермак землю роет, ищет женщину, которая спасла его мать. Для него отблагодарить ее – дело чести. Смотри, если он тебя не найдет, может возненавидеть.
– Я подумаю, что с него взять, – улыбнулась я.
Иметь преданного и обязанного тебе вора – дело хлопотное, но выгодное. Кто знает, чьи услуги понадобятся мне в тот или иной момент! Чистое осеннее солнце заливало комнату, безжалостно обнажая незаметный прежде тонкий слой пыли на мебели. Дед помолчал, потом, взвешивая слова, медленно спросил:
– Ты знаешь, как Ермак покарал нотариуса и медсестру?
Луч солнца уже дополз до портретов над камином. Специальное стекло на них не давало бликов, поэтому свет лишь свободно заливал лица моих мамы и папы, делая их глаза ярче, а улыбки светлее.
– Не знаю, и знать не хочу. Если он их помиловал, значит, на то были свои причины. Думаю, в этом случае у них хватит ума больше не соваться в криминал. Если нет, они заслужили кары. Ничто не может оправдать гибель невинных.
– Не слишком ли ты жестока?
– А при чем тут я? Они сами расставили на себя мышеловку, сами наживили ароматный кусок сыра, сами дернули за приманку. Я лишь слегка скорректировала место, время и персонажей. Они в любом случае кончили бы плохо, только позже. А за это время успели бы отправить на тот свет еще несколько человек. Кстати, Коля обещал мне, что до смертоубийства дело не дойдет, но город отравлять своим присутствием они больше не будут. Так что я все делала правильно.
– Наверное, – вынужден был согласиться Ариша, – просто я к старости что-то становлюсь размазней. Кстати, о размазне. Тут опять маячил этот наш сосед в перспективе. Интересовался тобой. Может, отобьешь его у подруги? Парень-то вроде ничего?
– Размазня, – попробовала я на язык едкое словечко, подкинутое дедом. – Если он никак не определится, которую из сестер выбрать, это его проблемы. Да и некогда мне. Дедуль, ты не знаешь, много ли в нашем городе фотомастерских, берущихся делать портреты для памятников? Такие, в овальчиках?
– Окстись, мон ами, я еще молод и полон сил. Конечно, о плохом надо думать заранее, но я категорически заявляю: никаких овальчиков! Это только для бедных и лишенных вкуса. Еще не хватало, чтобы ты заказала мой портрет с той ужасной фотографии на паспорте и прохожие с содроганием взирали бы на мое некрасивое лицо. Давай лучше остановимся на печальном маленьком ангеле: так жаль, что сейчас перестали ваять этих пухлых младенцев с крылышками. Я видел подобного на гробнице княгини Лопухиной – очень мило. Без излишнего трагизма, только мимолетное ощущение легкой печали и вечности. А над стихами на памятнике я подумаю. Надо взять что-нибудь из классики, например…
– Дедуля, прекрати, – взмолилась я, – какие ангелочки? Какие классики? Дай мне сначала с ведьмами и мастерами шансона разобраться. Ты про овальчики мне ответишь или нет?
– Не отвечу, – обиделся Ариша. – А если тебя так заинтересовала похоронная атрибутика, иди к магазину, там тетя Маня козье молоко продает, у нее и консультируйся. Это ее самая любимая тема.
– Ариша, да ты просто энциклопедия русской провинциальной жизни, – восхитилась я, – разве может в Горовске что-то укрыться от твоего зоркого взора! Спасибо.
Я чмокнула деда и побежала к маленькому магазинчику, расположенному на территории коттеджного поселка. Тетя Маня, торгующая козьим молоком, охотно рассказала, что керамические портреты для памятников в нашем городе делают только в одной мастерской. Она назвала адрес, который я и так знала, схватила меня за рукав и начала подробно, в деталях инструктировать по поводу организации похорон. Я предвидела подобную словоохотливость, поэтому купила у нее бутылку молока, уловила момент, когда она отпустила мой рукав, для того чтобы отсчитать сдачу, и убежала. Это очень хорошо, что я успела познакомиться с персоналом фотомастерской. По крайней мере, я знаю, что при появлении купюр парень закроет глаза на вопросы морали.
Мне повезло, либо в мастерской работал один мастер, либо сегодня была смена моего знакомого. Меня встретил тот самый тип, который продал мне файлы с фотографиями бабы Вали, покинувшей этот свет не без помощи госпожи Серафимы.
В мастерской было пусто, поэтому я молча выложила перед ним купюру, а рядом – листок, на котором были данные на тех несчастных, которые тоже пострадали от «лечения» целительницы.
– И что? – облокотился на локти парень.
– Фото на памятники, – пояснила я, – у вас наверняка сохраняются электронные версии портретов. Поищи-ка мне вот этих товарищей, только быстренько. Гарантирую доплату за срочность.
– Бабушки и дедушки? – вспомнил он меня.
– Двоюродные, – кивнула я.
– Вы меня пугаете, сеньорита, – ломался он. – Такая юная, прекрасная – и пагубная страсть к покойникам? Несовместимо! Хотите, я продам вам свою фотографию? У меня есть одна в стиле ню.
– Хочу, – кивнула я, – нам для черной мессы как раз не хватает одного живого и молодого. Гемофилией не страдаешь? Плохо. Для жертвоприношения они как нельзя лучше подходят. Но ничего, на безрыбье и рак рыба.
Парень застыл в замешательстве, ища на моем лице тень улыбки, потом, решив, что его все-таки разыгрывают, махнул рукой:
– Вот всегда так. Начнешь клеиться к симпатичной девчонке, а нарвешься на ведьму. Подожди немного, в базе данных посмотрю. Когда, говоришь, почтенные покинули мир иной?
Спустя десять минут к фотографиям бабы Вали на моей флешке присоединились фото еще двух погибших, если и не по прямой вине, то не без содействия госпожи Серафимы. Теперь дело за Витей Шиловым и за моими приятелями, Васей и Люсей.
Кладбищенские бомжи были мне рады. Люся схватила меня за рукав и потащила к часовне, гримасничая и делая таинственные знаки Васе. Вася скромно трусил следом.
– Только молчи, – предупредила его Люся, – только рот открой! Скажешь хоть слово заранее, я тебе всю морду раскарябаю!
– Да я… – начал было Вася.
– Молчи, говорят, – рявкнула его подруга.
Наконец она подвела меня к часовне. Она являла собой весьма забавное зрелище. Сбоку купола красовалась основательная труба, в полуразрушенное узкое оконце была вставлена пластиковая рама.
– Видишь, – хвастливо обвела рукой Люся свое жилище, – как красиво сделали? И печку, и стекло. Окошко даже открывается, проветривать можно. Но пока не надо, двери-то все равно нет. А вообще, похоже на маленький замок.
