Книга 72 метра. Книга прозы, страница 41. Автор книги Александр Покровский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «72 метра. Книга прозы»

Cтраница 41

И далее лейтенант изложил адмиралу порядок применения оружия, благо пистолет был рядом, и свои действия после того, как это оружие применено. А начштаба, оцепенев спиной, очень внимательно следил за пистолетом лейтенанта — брык-тык, брык-тык, — а ртом он делал так: «Мяу-мяу!»

Вы думаете, лейтенанту что-нибудь было? Ничего ему не было.

И не было потому, что адмирал все-таки не успел сообразить, что же он должен в этом случае делать. Он сказал только лейтенанту:

— Идите…

И лейтенант ушел.

А когда лейтенант ушел, адмирал — так, на всякий случай, позвонил медикам и поинтересовался:

— Лейтенант такой-то у вас нормален?

— Одну секундочку, выясним! — сказали те.

Выяснили и доложили:

— Абсолютно нормален!

Тогда адмирал положил трубку и промямлил:

— Вот борзота, а? Ведь так на флот и прет, так и прет!

А блокаду с зоны, где лодочки наши стоят, скоро сняли.

И командующего заодно с ней.

Бес

Иду я в субботу в 21 час по офицерскому коридору и вдруг слышу: звуки гармошки понеслись из каюты помощника, и вопли дикие вслед раздались. Подхожу — двери настежь.

Наш помощник — кличка Бес — сидит прямо на столе, кривой в корягу, в растерзанном кителе и без ботинок, в одних носках, на правом — дырища со стакан, сидит и шарит на гармошке, а мимо матросы шляются.

— Бес! — говорю я ему. — Драть тебя некому! Ты чего, собака, творишь?

Бесу тридцать восемь лет, он пьянь невозможная и к тому же старший лейтенант. Его воспитывали-воспитывали и заколебались воспитывать. Комбриг в его сторону смотреть спокойно не может: его тошнит.

Бес перестает надрывать инструмент, показывает мне дырищу на носке и говорит:

— Вот это — правда жизни… А драть меня — дральник тупить… Запомните… уволить меня в запас невозможно… Невозможно…

— Ну, Бес, — сказал я, улыбаясь, потому что без улыбки на него смотреть никак нельзя, — отольются вам слезы нашей боеготовности, отольются… учтите, вы доиграетесь.

После этого мы выпили с ним шила, помочились в бутылки и выбросили их в иллюминатор.

Наутро я его не достучался: Бес — в штопоре, его теперь трое суток в живых не будет.

Пи-ить!

Автономка подползла к завершающему этапу.

На этом этапе раздражает все, даже собственный палец в собственном родном носу: все кажется, не так скоблит; и в этот момент, если на вас плюнуть сверху, вы не будете радостно, серебристо смеяться, нет, не будете…

Врач Сашенька, которого за долгую холостяцкую жизнь звали на экипаже не иначе как «старый козел», заполз в умывальник.

Во рту он держал ручку зубной щетки: Сашеньке хотелось почистить зубки.

Сашенька был чуть проснувшийся: последний волос на его босой голове стоял одиноким пером.

В таком состоянии воин не готов к бою: в глазах — песок, во рту— конюшня, в душе — осадок и «зачем меня мать родила?». Жить воин в такие минуты не хочет. Попроси у него жизнь — и он ее тут же отдаст.

— О-о-о-о-х! — проскрипел Сашенька, сморкнувшись мимо зеркала и уложив перо внутренним займом. — Где моя амбразура…

Хотелось пить. За ужином он перебрал чеснока, перебрал. В автономке у всех бывает чесночный голод. Все нажираются, а потом хотят пить.

«Чеснок — это маленькое испытание для большой любви», — некстати вспомнил Сашенька изречение кают-компании, потом он вытащил изо рта ручку зубной щетки, плюнул в раковину плевральной тканью и открыл кран.

Зашипело, но вода не пошла.

— Ну что за половые игры? — застонал Сашенька и рявкнул: — Вахта!

Вахты, как всегда, под руками не оказалось.

— Проклятые трюмные. Вахта-а-а!!!

Что делает военнослужащий, если вода не идет, а ему хочется пить? Военнослужащий сосет!!! Так, как сосет военнослужащий, никто не сосет.

Сашенька набрал полный рот меди и скользко зачавкал. Воды получилось не много.

— Ну, суки, — сказал Сашенька с полным ртом меди, имея в виду трюмный дивизион, когда сосать стало нечего, — ну, суки, придете за таблетками. Я вам намажу…

Это подействовало: кран дернулся и, ударив струей в раковину, предательски залил середину штанов.

Черт с ними. Сашенька бросился напиваться. Вскоре, экономя воду и нервы, он закрыл кран и приступил к зубам.

Хорошо, что нельзя наблюдать из раковины, как чистятся флотские зубы. Зрелище неаппетитное: шлепающий рот удлиняется белой пеной, все это висит… В общем, ничего хорошего.

Монотонность движения зубной щетки по зубам убаюкивает, расслабляет и настраивает на лирический лад. Сашенька мурлыкал орангутангом, когда ЦГВ — цистерна грязной воды — решила осушиться. Бывают же такие совпадения: полный гидрозатвор сточных вод с серыми нитями всякой дряни вылетел ровно на двадцать сантиметров вверх и, полностью попав в захлопнувшийся за ним рот, полностью вышел через ноздри.

Чеснок показался ландышами. Сашенька вышел из умывальника, опустив забрало. Первого же так ничего впоследствии и не понявшего трюмного он замотал за грудки.

— Ну, ссу-ки-и-и, — шипел он гадюкой, — придите за таблетками. Я вам намажу. Я вам сделаю…

И все? Нет, конечно. Центральный все это тут же узнал и зарыдал, валяясь вперемешку.

— О-о-о-о, — рыдал центральный, — полное йебло-о-о-о…

Витю нашего…

За борт смыло! Правда, не то чтобы смыло, просто перешвартовались мы ночью, а он наверху стоял, переминался, ждал, когда мы упремся в пирс башкой, чтоб соскочить. А наша «галоша» сначала не спеша так на пирс наползала-наползала, а потом на последних метрах — КАК ДАСТ! — и все сразу же на три точки приседают, а Витенька у нас человек мнительный, думает и говорит он с задержками, с паузами то есть, а тут он еще туфельки надел, поскольку к бабе душистой они собрались, мускусом сильным себя помочив, — в общем, поскользнулся он и, оставляя на пути свои очертания, по корпусу сполз — и прямо, видимо, в воду между лодкой и пирсом, а иначе куда он делся?

А ночь непроглядная, минус тридцать, залив парит, то есть лохмотья серые от воды тянутся к звездам, и где там Витя среди всей этой зимней сказки — не рассмотреть. Все нагнулись, вылупились, не дышат — неужели в лепешку? Все-таки наша «Маша»— 10 тысяч тонн— как прижмет, так и останется от тебя пятно легкосмываемое.

Осторожненько так в воздух:

— Витя! Ви-тя!

От воды глухо:

— А…

Жив, балясина, чтоб тебя! Успел-таки под пирс нырнуть. Все выдохнули: «Ччччерт!» А помощник от счастья ближайшему матросу даже в ухо дал. Живой! Мама моя сыромороженая, живой!!!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация