Всю обратную дорогу комбат посвятил идиотизму сложившейся ситуации.
Он собрал весь свой лоб в горсть и принялся думать: как при всем идиотизме сохранить себе лицо.
Через пять с половиной часов он вышел из вагона с болью. От сильных раздумий он вывихнул себе разум. Он ничего не придумал. И не сохранил себе лицо: вся часть ржала неделю, стоя на ушах.
Гробы
Молодой лейтенант-медик прибыл к нам на железо, когда мы в заводе стояли. Как раз шла приемка корабля от заводчан: вертелось, крутилось, в спешке, в пылюке; все носились как угорелые: каждый принимал свое. Медик тоже должен что-то принимать. Ничему не научив, его сразу включили в работу.
— Лий-ти-нант!!! — заорал старпом, когда впервые его увидел. — Я ждал тебя, как маму! Так, давай включайся. Там у тебя еще конь не валялся. Черт ногу сломит. Ни хрена не понятно с твоей медициной. Давай принимай, разберись.
И лейтенант включился в работу. Для того чтобы принять корабль или хотя бы боевую часть, нужно знать ведомость поставки, соображать в чертежах, в размещении, в табеле, в снабжении, в аттестате и еще черт-те в чем. И медику тоже нужно соображать.
Лейтенант ходил с потерянным видом двое суток: все включался. Вокруг него бегали, ставили, волокли, протягивали, поднимали, спускали, а он только существовал, причем в другом временном измерении.
Однажды он забрел на пульт главной энергетической установки в поисках отсечной аптечки.
— Слышь, доктор, — взяли его в оборот пультовые зубры, старые капитаны-обормоты, — а ты гробы принял? Нашел их уже?
— Какие гробы? — не понял лейтенант.
— Так у нас же гробы есть, — сказали ему, — ты что, их никогда не видел?
— Нет.
— Ну, ты даешь. Пора бы знать.
— Да откуда он знает?! Это же по двадцать четвертой ведомости, где все железки: ведра там разные и остальная мелочовка; в разделе обитаемости, по-моему. Короче, доктор, нам положено на борт два разборных гроба. Для командира и замполита. Остальных так кладут, а этих — сам понимаешь. В девятом отсеке, в районе дейдвудного сальника, шхера есть, бойцы ее одиннадцатым отсеком называют. Я их там сутки назад на дежурстве видел.
Лейтенант явился в десятый отсек. На него любо-дорого было посмотреть; это был уже не тот потерянный лейтенант, который ни черта не знал: быстрый, решительный, с деловым видом, он спросил у вахтенного:
— Где тут шхера в районе дейдвудного сальника, одиннадцатый отсек, короче, откусить ему кочерыжку?!
Вахтенный подвел его и показал: вот.
Лейтенант полез в шхеру. За полчаса он облазил ее всю: исползался, измазался — гробов не было.
— Товарищ лейтенант, — спросил его вахтенный, — а чего вы там ищете, может, я знаю?
— Да нет, ты не знаешь, — страдал лейтенант, — здесь гробы должны быть. Две штуки. Не видел?
На лицо вахтенного в тот момент стоило посмотреть: он вытаращился и во все глаза смотрел на лейтенанта как ненормальный.
— Гробы???
— Да, гробы, разборные такие гробики, не знаешь? Две штуки. Работяги, наверное, свистнули. Они ж из нержавейки, вещь, короче, и собираются в две секунды: на замках.
Своим уверенным видом лейтенант доконал матроса, тот подумал: «А кто его знает, на замках…»
Еще полчаса они шарили вместе; проползли все: гробов не было.
На докладе командир спросил лейтенанта:
— Ну что, доктор, врастаешь? Как идет приемка?
Лейтенант вскочил, покраснел и, от волнения спотыкаясь, зачастил:
— Принято на шестьдесят процентов. Пока не хватает только гробов.
— Не понял, доктор, чего тебе не хватает? — спросил командир.
— Гробов, товарищ командир. Они по двадцать четвертой ведомости, разборные такие, они в десятом отсеке позавчера в шхере лежали, в районе дейдвудного сальника.
— Что за черт, — оторопел командир, — чьи гробы?
— Ваши, товарищ командир, с замполитом. Остальных так кладут, а вас с замполитом — сами понимаете. В районе дейдвудного сальника.
— Понимаю, — сказал командир, — ты сядь, лейтенант.
Командир повернулся к механику:
— Все ясно. Это твои пультовики, больше некому. Ну, дивные козыри, я им жопу развальцую!..
Секретное оружие
Лейтенант Саня Котин жил спокойно до тех пор, пока его квартирной хозяйке, глубокой старушке, не захотелось зарезать свою корову.
Почему-то наше гражданское население уверено, что лейтенант русского флота может зарезать кого угодно. Даже корову.
Старушка обложила Саню по всем правилам классического измора: она не давала ему ни спать, ни жрать, ходила за ним по пятам, ворковала в спину, и деться Сане было некуда; путь у него был один — к корове.
— Ми-ла-й, — шептала она ему страстно, — а я тебе и печеночку зажарю, и котлетки сделаю, а ты уж уважь, завали родимую.
Лейтенант Саня не испытывал ни малейшего желания «завалить родимую», да и не мог испытывать. Он даже муху на стекле не способен был завалить, не то что корову. Однако однажды на очередное старушечье обхаживание он как-то неожиданно для себя кивнул и сказал:
— Ладно, завалим.
На корабле Саня места себе не находил до тех пор, пока не поделился кровожадными старушкиными наклонностями со своим лучшим другом минером Петей.
— А бутылку она поставит? — спросил быстро Петя.
— Поставит, — ответил Саня.
Стоит заметить, что минер Петя за бутылку мог брата родного завалить.
— Вместе ее сделаем, — заявил в возбуждении Петя и тут же для тренировки схватил кортик и принялся тыкать им в дверь, разжигая в себе убойные страсти.
— Слушай, — остановился он вдруг, — а где у коровы сердце? Справа по курсу или слева?
— Слева… наверное…
— Так, значит, слева, — задумчиво вычислял что-то Петя, отводя руку и нацеливаясь.
— Ну да, — сказал он, соображая — конечно же, слева… Если поставить ее на задние лапы… это будет слева… м — да… А рога у нее есть?
— Есть.
— А вот это нехорошо, — сказал Петя и заметно охладел к кортику, — так дело не пойдет. Надо что-то другое придумать.
— Ладно, — сказал он после непродолжительного молчания, — мы ее по-другому кокнем, собирайся, пошли печенку жрать. Жду у трапа через пять минут.
Дома у старушки Петя хамски предложил ей сперва выставить бутылку, мотивируя свое желание поскорее с ней встретиться тем, что перед убийством всегда нужно слегка тяпнуть.
Старушка на радостях выставила не одну бутылку, а целых две.
