Поздним вечером пятого дня, предъявив караульному офицеру подорожную, Морозов въехал в окутанную туманом столицу, освещенную неверным светом уличных фонарей. Добравшись до Невского проспекта, он остановился на постоялом дворе, потребовал в номер ужин и, закусив, завалился спать. Проснувшись поутру, капитан-лейтенант по пояс вымылся холодной водой, побрился и облачился в парадный мундир. После этого он позавтракал и, пристегнув к поясу шпагу, накинул сверху дорожный плащ. Затем, расплатившись с хозяином, спустился вниз и уселся в поданный экипаж.
— Во дворец, — бросил он кучеру, и подковы лошадей весело зазвенели по гранитной мостовой.
Когда экипаж миновал набережную Невы и въехал на Дворцовую площадь, капитан-лейтенант приказал кучеру остановиться у парадного подъезда и ступил под его своды. Внутри адъютанта встретил дежурный офицер и поинтересовался целью визита.
— От его высокопревосходительства Вологодского генерал-губернатора Мельгунова, с особым поручением к ее императорскому величеству, — деревянно отрапортовал Морозов.
— Ожидайте, я доложу о вас, — сказал офицер и направился к противоположной двери погруженного в утреннюю полутьму зала, по обе стороны от которой застыли истуканами два рослых кавалергарда с ружьями.
Морозов уселся на один из стоящих у стены мягких стульев и стал ждать. В том, что императрица его примет, адъютант не сомневался, поскольку Мельгунов пользовался ее особым расположением.
Спустя непродолжительное время офицер вернулся и пригласил Морозова следовать за собой. Миновав несколько длинных переходов, они поднялись на второй этаж и оказались у высокой двустворчатой двери, которую охраняли еще двое кавалергардов.
— Присядьте, вас пригласят, — сказал офицер и оставил Морозова одного. Тот снял шляпу с плащом и, повесив их на стоящую рядом вешалку, присел на стул. В этот раз ожидание затянулось на целый час. Наконец одна из створок двери отворилась, и на пороге появился рослый человек в блестящем мундире.
— Это ты, штоль, от Мельгунова? — мягким баритоном спросил он, окинув взглядом вскочившего адъютанта.
— Так точно, ваше сиятельство! — узнал в человек всесильного фаворита Морозов.
— С чем прибыл?
— Со срочным донесением для государыни императрицы.
— Дай, — протянул блеснувшую перстнями руку Потемкин, и адъютант вручил ему засургученый бумажный пакет.
— Жди, — также мягко сказал князь и исчез за дверью.
Вскоре дверь снова отворилась и князь пригласил Морозова войти.
Затаив дыхание, тот шагнул через порог и почувствовал тонкий запах духов. В центре небольшой, изысканно обставленной комнаты, у резного, красного дерева столика, в высоком кресле сидела императрица, одетая в простое голубое платье и капор, и, держа в руке распечатанное письмо, испуганно смотрела на вошедшего.
— Друг мой, — обеспокоенным голосом спросила она, — здоров ли Алексей Петрович?
— Здоров, ваше высочество, — склонился в поклоне Морозов.
— Вы знакомы с содержанием письма?
— Да, я писал его под диктовку его высокопревосходительства, — подтвердил тот.
— И это все правда? — сделала большие глаза Императрица.
— Истинная правда, — осенил себя крестом адъютант.
— М-да, — хмыкнул рассматривавший в это время фотографию крейсера светлейший. — Чертовщина какая-то. Не корабль, а химера. И картинка сия не красками писана, — послюнявив палец, провел он по глянцевой поверхности фотографии. — А ну-ка, присядь, и расскажи нам обо всем подробно.
— Да-да, — поддержала светлейшего Императрица, — вот сюда, — указала она на банкетку рядом с собой.
И осторожно присев на краешек, Морозов начал свой необычный рассказ.
Сначала в глазах слушателей сквозило недоверие, затем оно сменилось неподдельным интересом.
— Да, брат, — сказал светлейший, когда капитан-лейтенант закончил. — Все сие столь необычно, что трудно поверить. А ты как считаешь, матушка? — взглянул он на императрицу.
— Вы люди военные, вам виднее, — дипломатично ответила та.
— Сие точно, — согласился князь и, взяв со столика золоченый колокольчик, позвонил в него. Из второй, одностворчатой двери комнаты тут же появился лакей и застыл в ожидании.
— Принеси-ка нам, любезный, графинчик перцовки и соленых огурчиков, — велел ему светлейший.
Когда желаемое было доставлено и слуга величаво удалился, князь набулькал золотистой перцовки в две серебряные чарки и одну поднес адъютанту.
— Давай выпьем, чтоб лучше думалось, — сказал он ему. — А то у меня сплошная каша в голове. Залпом выпил и захрустел пупырчатым огурцом.
Морозов вопросительно взглянул на Императрицу, та кивнула, и он проглотил перцовку, не ощущая вкуса.
— Вот теперь вроде бы полегчало, — сказал ни к кому не обращаясь светлейший. — А ну-ка, давай по второй, — наполнил он чарки. Выпили.
Все это время Екатерина внимательно рассматривала фотографию крейсера и о чем-то думала.
— Так что будем делать, матушка? — грузно уселся в кресло светлейший. — Все это, — кивнул он на фото, — весьма занимательно.
— Весьма, — согласилась императрица. — А посему, Григорий Александрович, наклонилась она к фавориту, — прошу тебя немедля ехать в Архангельск и самому во всем разобраться.
— Ова? — высоко вскинул брови светлейший. — Нешто у тебя, матушка, нет кого помоложе и шустрей?
— Таких как ты, нет, — со значением ответила Екатерина и осторожно положила снимок на столик.
— И то верно, — самодовольно качнул головой светлейший. — Ну что, поедем, господин капитан? — обратился он к Морозову.
— Я к вашим услугам, ваша светлость! — быстро встал тот со своего места.
— Только гляди, если что не так, повешу, — погрозил ему пальцем светлейший.
— Вешайте! — с готовностью ответил Морозов и вытянулся во фрунт.
— А ты, однако, смел, голубчик, — величаво поднялась с кресла императрица. — Вот тебе за труды, — сняла она с пальца золотой перстень с бриллиантом и протянула Морозову.
— Премного благодарен, ваше величество, — растроганно сказал тот и поклонился.
— Ну, ты давай, братец, подожди меня там, — ткнул пальцем светлейший на дверь. — Я сейчас буду.
Следующим утром, едва над столицей занялась заря, поезд со светлейшим тронулся в путь. Если того требовало дело, ленивый от природы и склонный к сибаритству светлейший проявлял небывалую энергию и распорядительность.
Впереди катила его золоченая, роскошная карета, в которой покачивались на мягких подушках Потемкин с Морозовым, за ней массивный рыдван с личным поваром и дорожными припасами; замыкал шествие десяток лейб-гусар в зеленых доломанах и меховых шапках с красными шлыками, во главе с ротмистром.
