* * *
Зрительный зал взорвался аплодисментами. Мы с Любой поддержали зал и вышли на улицу. По пути к автомобильной стоянке я пригласил Любу поужинать в ресторане. Она отрицательно покачала головой, решительно взяла меня под руку и заявила тоном, не терпящим возражений:
– Поужинаем у меня.
«Это что-то новенькое. Такого мы еще не проходили», – мелькнула мысль.
Заглянув ей в глаза, я спросил с притворным сомнением в голосе:
– А ты умеешь готовить?
– Боишься, что отравлю? – она лукаво улыбнулась.
– Ты способна отравить Горемыку?
– Возможно.
От ее ответа жуткий холодок напомнил о себе, а вместе с ним недавние подозрения вновь закрались в душу и, видимо, проступили на лице. Заметив мою растерянность, красавица рассмеялась так легко и задорно, что я мгновенно позабыл о них и рассмеялся вместе с ней.
* * *
По дороге Люба рассказала, что проживает с пятилетней дочкой, в крошечной двухкомнатной квартирке, на третьем этаже хрущевской пятиэтажки, доставшейся ей по наследству от бабушки. Квартирка, конечно, не ахти, но она не унывает, а напротив, радуется тому, что имеет.
Было около одиннадцати часов, когда мы бесшумно, чтобы не разбудить спящего ребенка, просочились в ее скромное жилище и, тихонько хихикая, как заговорщики, оказались на тесной кухоньке. Там поджидал меня скромный, но и роскошный ужин: бутылка шампанского, жареная курятина, картофельное пюре, маринованные огурчики и грибочки собственного производства, фрукты и пара овощных салатов.
– Очень вкусно, – заметил я, отправляя в рот очередную порцию курятины. – В тебе пропадает кулинарный талант.
– У меня много талантов, и уверяю тебя – они не пропадают, – заявила Люба.
– Огласишь?
– Может быть, это сделаешь ты, а я буду загибать пальцы?
– Понимаю. Врожденная скромность и всякое такое…
– Раз, – Люба загнула указательный палец.
Я улыбнулся. Она пристально посмотрела на меня и сказала строгим голосом:
– Перестань.
– Что?
– Думать о работе.
– Ладно.
– Нет. Этот ответ меня не устраивает. Поступим иначе: сейчас я щелкну пальцами, и ты перестанешь. Договорились?
– Хорошо. Давай попробуем.
– Смотри на мою руку.
Глядя мне в глаза, она громко щелкнула большим и указательным пальцем и…
Мы шутили и смеялись. Мое внимание целиком было приковано к ее лицу, от которого веяло чем-то светлым и добрым, а наши шутки и смех влетали в одно ухо и, минуя мозги, вылетали в другое. Впрочем, все это не так уж и важно, а важно то, что в какой-то момент мы оказались на старом скрипучем диване. Я уже торжествовал, предвкушая незабываемые минуты, когда в самый ответственный момент дверь в комнату медленно отворилась, и на пороге возникло плачущее дитя. Поправляя смятую одежду, мы кинулись врассыпную, точно мелкие воришки, застигнутые врасплох на месте преступления.
– Что ты плачешь, маленькая? – ласково спросила Люба, подходя к дочери и беря ее на руки.
– Я не хочу, чтобы ты с ним, – жалобно заскулила маленькая бестия.
– Почему? – спросила Люба, виновато глядя в мою сторону.
– Он – плохой дядя, – объяснило дитя.
– Нет, он не плохой, он… – попыталась заступиться Люба.
– Плохой, плохой, – дитя зарыдало еще громче.
Я понял, что мне «пора».
– Не плачь, маленькая, – сказал я, обуваясь, – плохой дядя уходит.
– Облом, – прошептала Люба, убаюкивая дочку.
– Ничего, может быть в следующий раз, – я подобрал со стула смятый пиджак и отправился восвояси.
* * *
Следующий день я посвятил работе в офисе. Но, откровенно говоря, мое присутствие скорее вредило, чем приносило пользу. Потому что чем бы я не занимался, в голову постоянно лезли мысли о кареглазой красавице. Мало того, в каждом женском лице мерещилось ее лицо, а в каждом женском голосе слышался ее голос. Это было похоже на наваждение. Она как заноза прочно засела у меня в мозгах и не собиралась оттуда выбираться.
«Что это: любовь или колдовство?», – спрашивал я себя и тут же отвечал, следуя своей железобетонной логике. – «Да какая, к черту, любовь? Ты же непробиваемый лицемер, привыкший все мерить деньгами. Значит колдовство. А колдовство – это та же болезнь, что-то типа свинки, ангины или… шизофрении! Стоп. Ни гони волну. Потерпи денек-другой, и все пройдет».
* * *
Вернулся домой пораньше, заранее предупредив жену, чтобы приготовила ужин. Она сидела на кухне и хлестала «Мартини». Кроме полупустой бутылки и стакана на столе не было ничего.
– Где ужин? – равнодушно осведомился я, прекрасно понимая, что сейчас «начнется».
– Скотина, – сказала она вполне дружелюбно.
– А можно поподробнее? – с ехидной ухмылкой я уселся напротив и потянул к себе бутылку.
– Я нашла телефон твоей новой стервы, – торжественно объявила жена.
– Какой телефон? – я уже догадался о своем промахе.
– На салфетке, губной помадой.
– Ах, на салфетке. А как ты ее нашла? Понимаю, случайно оставила свои сигареты в моем кармане?
– Да, представь себе.
Жена сделала большой глоток. У нее дрожали руки. Она всегда умела разыграть из себя разгневанную жертву супружеской измены. Эдакий Отелло в юбке. «Ладно, подыграю ей. Пусть выпустит пар», – подумал я и сказал:
– Продолжай.
– Я позвонила этой стерве и выложила все, что о ней думаю.
– Ты все правильно сделала.
Голос мой был пропитан издевкой, и «актриса» взорвалась, почти натурально.
– Заткнись, сволочь! – она замахнулась пустым стаканом.
– Если ты его в меня бросишь, – сказал я ледяным тоном, – то обещаю, что эту бутылку я разобью о твою голову.
Она затряслась, хохоча, как истеричка, и бросила но, разумеется, промахнулась. Тут нашу «семейную идиллию» нарушила соловьиная трель моего мобильного телефона. Прежде чем ответить, я взглянул на дисплей. Это была Люба.
– Привет! – весело сказала она.
– Привет. Ты где? – сухо спросил я, не спуская глаз с подозрительно притихшей жены.
– Загостилась с дочкой у подруги. А ты почему пропал?
Перед тем как ответить, я поднялся из-за стола и одарил свою благоверную презрительным взглядом. Мне стало ясно, что никуда она не звонила, а купила меня, как последнего лоха. Жена поняла, что я оценил ее творческий талант, и ее прищуренные глазки загорелись издевкой.
– Я к тебе сейчас приеду, Люба, – сказал я, чеканя каждое слово.
