– Вот так встреча! Я вас хотела увидеть ещё тогда, но вы уехали… – лукаво улыбнулась портье. Моё смущение она наверняка почувствовала. Я опустил взгляд и… упёрся прямо в эротичную ложбинку декольте! Ложбинка благоухала и манила ткнуться в неё носом. Это было чересчур! Я глубоко выдохнул и послал ко всем чертям свою самческую сущность.
– Именем Божьим, заклинаю! Уйди похоть, – мысленно произнес я. Помогло. Сердце стало биться медленней.
– А Виталий где сейчас? – спросил я спокойно.
Портье уловила во мне внутреннюю перемену. Её глаза мерцнули сожалеюще.
– Виталик служит в Храме на Покровке! – бойко сказала она, отстраняясь назад.
Повисла пауза. Передавать дежурные приветы мне было как-то неудобно, а Эльвира расспрашивать далее не спешила. Так мы стояли друг против друга, и молчали.
– Сейчас я вас оформлю, – наконец, вымолвила портье несколько расстроено, как мне показалось. Она села и начала заполнять учетную карточку клиента.
2. Православная любовь и ненависть
Кровать, тумбочка, стол и два стула. На столе – пустой графин и два стакана. Душ в номере, но туалет общий, в коридоре. Мой номер. Через окно второго этажа виден величественный храм, во дворе его три пасхальных яйца, каждое в полтора человеческих роста. Храм Мартина Исповедника, где мне вскоре начертано было стать предстоятелем. Почему вообще я стал священником?… Мои родители – это обычные учителя, мама преподавала русский язык, отец – историк. Интеллигенты. Пойти по их стопам мне помешала дворовая компания и юношеское сознание того, что грех – есть признак крутости. Я погряз в воровстве и распутстве. Бог меня миловал и в тюрьму я не попал. Зато попал в армию, которая (как родные надеялись) меня изменит в лучшую сторону. И сам я надеялся тоже.
В армии я повзрослел. Вернувшись на гражданку, поступил в институт, на исторический. Я не хотел работать руками, и значит – надо было учиться. Но… вскорея набил морду своему декану, который был гомосексуалистом и хотел меня «склеить». Меня без разбирательств вышвырнули из ВУЗа. Я лежал и плевал в потолок, жизнь потеряла смысл… А однажды на улице я увидел, как пять отморозков, в разноцветных чулках на головах, избивают странного мужчину – в черном платье, с бородой и с крестом на груди. При мне ребята свалили бородача на пыльный асфальт и стали запинывать. Яростно, со всей силы и зло!
– Эй, отойдите от мужика! – попросил я. Чулочники не вняли. Мне пришлось одного из них оттолкнуть от жертвы. Тогда ребята набросились на меня – всей своей шоблой. Я служил в разведке армейского спецназа, где меня научили драться. Через несколько секунд трое из засранцев слабо шевелились на асфальте, а двое убежали. Я помог бородачу подняться и сказал, что за его побои ублюдки заплатили.
– Ты не прав, – слабо улыбнулся бородач. – Они не ублюдки, а хорошие люди, зря ты на них так… И бить не надо было…
– Какого хрена? – не въехал я. – Мне в смысле их вернуть сюда?
– Блаженны плачущие, ибо они утешатся,
[1]
– ответил бородач и потерял сознание.
Я вызвал «Скорую помощь» и отвез странную жертву в больничку. И поскольку мне было нечего больше делать и не к чему стремиться, то я чисто ради убиения свободного времени, – навестил спасенного. На следующий день. Им оказался отец Филипп, благочинный протоирей, иначе главный священник нашего города. Вчера он шел из храма к себе домой, когда из подворотни нарисовалась православная ненависть, что и уложила протоирея сначала на асфальт, а потом на больничную койку.
Через две недели Филипп вышел из больнички, а во мне был зачат новый человек. Разыскивать чулочников ради собственных извинений я все-таки не сподобился, но и ублюдками их называть перестал. Родил в себе первый подвиг: бросил сквернословить, а немного позже – курить. Филипп мне открыл чудесный, ни на что не похожий, поразительный мир Иисуса Христа! Мир, наполненный добротой, улыбками и любовью к окружающему миру!.. За последующие два месяца я одолел «Новый Завет», а потом Филипп предложил поступить в семинарию. И лучше в московскую. Я сдал на «отлично» все вступительные экзамены… Через год мне пришлось оформить перевод в семинарию Санкт-Петербурга, в связи с просьбой родителей. И вот теперь я снова в Москве и скоро увижу самого патриарха Алексия…
Я прошелся по номеру, потом распаковался, достав из сумки «вещи первой необходимости»: зубную щетку, Библию, запасную пару трусов, будильник, икону Спасителя, крем для рук, гребень и стеклянную литровую бутыль с водой. Будильник и икону я поставил на тумбочку, Библию, крем для рук и бельё – в тумбочку, сумку поставил рядом с тумбочкой. После я выпил полстакана водички, стянул рясу и направился в ванную – омыть тело.
3. Запись к патриарху
– Слушаю, – ласково произнесла телефонная трубка мужским голосом.
– Добрый день, – сказал я для начала. Получив ответный жест вежливости, продолжил:
– Меня зовут Борис Радостев. Я священник и хочу записаться на приём к патриарху Алексию!
– По какому вопросу? – нежно шепнула трубка.
Я глубоко выдохнул и произнес, тщательно и веско выговаривая каждое слово:
– Я желаю спасти свой храм постройки первой четверти 18-го века! Его грозят снести наши местные чиновники! Я уже прошёл все светские и церковные инстанции!.. Но лишь патриарху под силу разрешить вопрос в пользу Церкви!
Телефонная трубка на несколько секунд задумалась, в ней слышалось задумчивое дыхание. Сцена случилась у стойки портье. Минуту назад я спустился сюда и попросил разрешения позвонить по гостиничному стационару. Был 2000 год, и мобильные телефоны являлись атрибутом лишь немногих. Эльвира занималась новоприбывшим постояльцем, с милой улыбкой и молча она выставила телефон на стойку.
– Подождите минутку, отец Борис, – попросила, наконец, трубка. В ней послышались неясный говор и шуршание бумаг.
Портье положила на стойку учетную карточку и ручку. Сказала приветливо новому постояльцу:
– Распишитесь, добрый молодец!
Сей краснорожий дядька чиркнул закорючку и подхватил с пола объемный чемодан без колесиков. Портье подала ключ, подмигнула:
– Номер 204! Надеюсь, вам понравится в сих чертогах!..
– Я тоже надеюсь… – ворчливо пробормотал дядька, схватил ключ и удалился.
Портье села, но сразу же… встала. Поправила кудрявый локон, глянула на меня призывно. Хотела вновь ко мне наклониться, как мне показалось, но… сдержала свой порыв. Вполне, что порыв был остановлен моим испуганным взглядом.
– Отец Бориска, вам как в рясе, а?… Не жарко? – иллюстрацией вновь явилась улыбка с милой ямочкой. – Меня мучает элементарное любопытство! Брат по данному поводу лишь отшучивается…
Непосредственность портье прозвучала не навязчиво и просто.
