Мне показалось, что бывшего – чего уж греха таить, и впрямь бывшего – монаха хватит удар. Неужто он думал, что воровская братия – одиночки, и нет у нас общей казны, общих законов и сходок?
– Тебя спросят только об одном, – продолжил я. – «Какой заказ?» Ответь… как считаешь, кем нам нарядиться лучше?
Йенс неуверенно пожал плечами. Ох, намучаюсь, если придется долго с ним пробыть!
– Скажешь… – Я заколебался. – Скажешь, что костюмы для купца и приказчика.
– Теперь я и впрямь твоим слугой буду, – пробормотал Йенс.
– Нет, ошибаешься. Приказчиком я оденусь. Купцу в дороге можно щеки надувать и молчать важно. А вот приказчику суетиться придется. Иди, Йенс.
Он все еще медлил.
– Если нас схватят, – слегка надавил я, – то будут пытать. Меня-то уж точно! А тогда, сам понимаешь, все раскроется. И считай, что не спас ты своего сына, не спасся сам и меня угробил. К чему тогда было из подземелий выбираться, беднягу Пьера по башке бить?
– Уж его-то точно стоило огреть, за его стряпню… – пробормотал Йенс. И двинулся к лавке довольно уверенной походкой.
Я вздохнул и отошел к скамейке. Если все пройдет гладко, то через час мы будем трястись в дилижансе, удаляясь от Рима. А если нет…
Опустив руку под рясу, в карман штанов, я потрогал лезвие ножа. Плохой нож.
Но себя убить я сумею. Лучше ад, чем каменная яма.
Дорога от Рима к Лиону – без малого тысяча километров. Но дорога хорошая, ей еще и века нет. Каменные плиты уложены ровно, стык в стык, по ширине – даже два больших дилижанса разъехаться могут, а кое-где, когда дорога проходит мимо крупных сел и городков, вместо плит выложен новомодный асфальт.
Что бы делала Держава без хороших дорог?
Наверное, на провинции бы распалась. Ведь сейчас путь от Рима к Лиону, на хорошем дилижансе, с восьмериком лошадей, которых на каждой станции меняют, занимает меньше полутора суток. А попробуй верхом это расстояние одолеть?
Денег у нас было немного. Три стальные марки, что Йенс в своем тайничке прятал, да десять марок, которые нам на двоих перепали от хозяина актерской лавки. И двенадцать марок я, недрогнувшей рукой, отдал за билеты третьего класса в самом лучшем дилижансе, уходящем в Лион.
Одно радовало – в третьем классе никто, кроме нас, не ехал. Вся крыша дилижанса, огороженная деревянным бортиком и со скамейками на двадцать человек, была пуста. Поскольку ночью начал моросить мелкий противный дождик, то и люки, ведущие на крышу, закрыли. Сидели мы в полном уединении, и за грохотом колес даже возница с помощником не мог наш разговор слышать.
А говорить хотелось. Кутаясь в плащи – у меня попроще, у Йенса – побогаче, пусть и ношеный, сидели рядышком, словно закадычные друзья. И рассказывал я своему бывшему надзирателю… да, считай, все рассказывал. Про каторгу. Про то, как узнал, что у мальчишки Марка есть Слово, и на том Слове – кинжал, для бегства необходимый. Как бежали мы с Печальных Островов… как ушел в одиночестве Маркус, воспользовавшись тем, что я подвернул ногу… а я лишь потом понял – моим товарищем был принц Дома.
Йенс слушал внимательно, иногда спрашивая что-то, уточняя. Наверное, разговор помогал ему отвлечься от тяжелых дум.
Когда же я закончил рассказом о засаде, ждавшей нас в Неаполе, о том, как Маркус взял на Слово все оружие, что было вокруг… попутно еще колесо от дилижанса и прочую мелочь прихватив, Йенс рефлекторно сложил руки святым столбом.
– Вот потому я и решил, Йенс, – сказал я, – что помогать Маркусу – мой долг. Он Искупитель, вновь пришедший к нам. Новый Искупитель.
– Почему же Церковь ловит его? – спросил Йенс. – Или ты хочешь сказать, что Пасынок Божий преступил через веру ради собственных благ?
Быстро схватывает…
– Нет, Йенс. Наверное, они считают, что Маркус – самозванец. Или хуже того – Искуситель.
– Храни нас, Господь… – прошептал Йенс. – Если так… Что ты сам думаешь?
– Я не знаю. Теперь уже и не пойму.
– А что решил делать?
– Найти Маркуса. Быть рядом. Понять… и попытаться его остановить, если и впрямь…
Я не договорил.
– Ты и впрямь верующий человек… – с легким удивлением произнес Йенс. – Не простой вор…
– Я вор. И кровь на моих руках есть. Но я верую, и я не хочу, чтобы Искуситель пришел в мир с моей помощью!
– Как ты поймешь, кто он на самом деле? – спросил Йенс. – В прошлом толкователи считали, что имя Искусителя должно составить число зверя – шестьсот шестьдесят шесть. Но гематрия себя не оправдала. А по делам своим Искуситель будет выглядеть достойно и добро. Ты лишь запутаешься еще больше, Ильмар!
– Да, наверное… – уныло признался я.
– А где ты собираешься искать Маркуса?
Я усмехнулся. Йенс спросил:
– Не веришь мне?
– Конечно, не верю. Может быть, и побег наш – подстроен. И ты на самом деле – очень ловкий агент Церкви, святой паладин, навязанный мне в спутники.
Йенс кивнул и сказал:
– Вот видишь, Ильмар? Ты даже во мне, простом человеке, разобраться не можешь. Кто я такой, добро тебе несу или зло. А хочешь разобраться в Маркусе, который либо наш мессия, либо его заклятый враг. По силам?
Я молчал.
– Лучше бы ты остался там, в яме… – вдруг изрек Йенс. – Честное слово, легче бы тебе было.
– Можешь вернуться и сам в нее забраться! – огрызнулся я. – Она тебя ждет.
Монах замолчал, сгорбился, кутаясь в плащ. Лица под капюшоном видно не было, и о чем он думает, я даже догадаться не мог.
– Без тебя мне в пути легче будет, – жестко добавил я. – Вздрагивать во сне не стану. Но я тебя не гоню… как-никак, а ты помог выйти. Одного же тебя схватят вмиг. Ты хоть домой податься можешь? Есть у тебя родственники, друзья?
– Были. Сейчас нет… наверное.
Он долго молчал. Дилижанс несся по дороге, лишь редко-редко щелкал в воздухе бич – глухо, мокро. Луч мощного карбидного фонаря метался по дороге, высвечивая бесконечную череду капель.
– Ты был прав тогда, вор, – сказал вдруг Йенс. – Мать моего сына была шлюхой. Обычной шлюхой. И не в монастыре она… а где-то на улицах, как и прежде. Если бы мальчишка не вырос таким похожим на меня – я бы и не поручился, что он мой сын.
Вот так… Я даже не нашелся, что ответить.
– Она подкинула младенца к дверям типографии, – продолжил Йенс. – Я работал в типографии Мореплавателя Ионы, набирал тексты. Это очень важная работа, Ильмар. Стоит лишь одну буковку поставить не на место – и исказишь святые тексты… Но… среди нас не было настоящего смирения. Мы с друзьями порой уходили в город… и грешили. Многие. Не повезло лишь мне одному.
Он задумался, потом предположил:
