Ясное дело, наша Стража появление янычаров без внимания не оставила. Несколько человек продолжали возиться с рухнувшими вышками, но большая часть, включая всех всадников, выдвинулась навстречу.
Так они и гарцевали по низкой траве, вдоль черной горелой полосы, не отнимая рук от оружия, но и в схватку вступать не спеша. Все-таки мир нынче, пусть Держава от своих претензий на южные земли не отказалась…
– Они не станут, не станут драться. – Голос Хелен от напряжения стал чужим и злобным. – Что же ты наделал Ильмар, ты все испортил!
Я не отрываясь смотрел на пограничников. Оттого и не понял сразу, что произошло. Тяжко, будто старик, вздохнул Маркус. Крепким словцом ругнулась Хелен.
Один из наших стражников, нелепо взмахнув руками, крутнулся и упал с лошади, успев лишь вскрикнуть от неожиданности. Так кричат, получив в грудь арбалетный болт.
Или – когда исчезает под тобой надежно притороченное седло.
Громыхнули два выстрела подряд – наши стражники падение всадника случайностью не сочли. Выстрелы были удачны. Под одним янычаром убило лошадь, другой – схватился за плечо, а конь его, почуяв слабость седока, сам развернулся и понесся прочь от боя. Остальные, обнажив кривые сабли, ринулись через границу. Черный пепел взвился под копытами коней.
Наш разъезд не струсил. Сверкнули стальные палаши, выкрикнул команду старший – и неполный десяток державной Стражи поскакал навстречу врагу.
И хоть это было неправильно, и даже стыдно было бы мне, самому затеявшему эту свару, восхищаться отвагой пограничников – я восхитился.
Никаких надежд они не питали. Разве что получить не смертельную, пускай и тяжкую рану, упасть, да уцелеть в горячке боя и танце копыт.
Опустились палаши, упали сабли. Человеческий крик и лошадиное ржание слились воедино, верховые смешались, закружились – и державных всадников осталось трое или четверо. Но уже бежали к конным солдаты, обученные драться против кавалерии, и, перезарядив пулевики, готовились дать новый залп наши стрелки…
– Ильмар!
Хелен зло толкнула меня в плечо, и я сбросил оцепенение. Вот он наш шанс, единственный. Пока граница не просматривается с вышек, пока все ближайшие пограничники заняты в смертельной сече. Я вскочил, поднял беспамятного Маркуса. Он все-таки лишился сознания – забрав на Слово седло нашего всадника.
Мы побежали к границе.
Лишь один из пограничников заметил нас. Окровавленный османский янычар, на миг вырвавшийся из кровавой схватки. Он придержал коня, решая, что делать. Промедление стало для него роковым – кто-то из державных пограничников успел перезарядить пулевик и выстрелить.
Остальным было не до нас. Они были слишком заняты, убивая друг друга.
Только в детские годы, слушая рассказы пастыря или учителя о чужедальних странах, можно верить в силу граничной межи. Мол, до нее наша земля, правильная и понятная, а сразу за ней – странные языческие земли.
На самом-то деле, чем ближе к границе приближаешься, тем меньше вокруг родного и привычного. Вот взять Паннонию – вроде как наша земля, и вера у всех правильная, и Стража на улицах привычно-вороватая, и деньги привычные… а все-таки чувствуется – край Державы. И на романском мало кто говорит, и обычаи непривычные, и кухня своя.
А перейдя границу, не сразу понимаешь, что попал в чужие края. Деревья вокруг те же, и солнце не успело сдвинуться на небе, и тот порыв ветра, что застал тебя на державной земле, веет и на чужой. И лица у людей те же, и язык поначалу схож. Не зря говорят: если будешь путешествовать пешком, то весь мир обойдешь и не заметишь, как меняются наречия.
Так что граница на самом деле не стена, разделяющая свое и чужое. Скорее – горный хребет, перевалив который надо еще немало пройти – чтобы ощутить чужую землю.
Мы прошли немного. Километров пять-шесть. Самая большая удача была в том, что удалось миновать разрушенные Маркусом сторожевые вышки незамеченными – видно, все османские пограничники бросились к рубежу. Миновали неширокую, но густую полоску леса. Нарочно его насадили, что ли? Вражеской коннице преграду создавать, а заодно как укрытие для стрелков…
Дальше пошли поля сладкого перца – по осеннему времени уже убранные, лишь иногда мелькал среди листвы сочный красный бочок. По утоптанной, хотя и пустынной дороге мы двинулись на юг. Я шел за Хелен, нес, перекинув через плечо, Маркуса. Рука уже онемела, но отдыха я себе не давал. Вот ведь незадача: будь младший принц лет на пять-шесть младше, так куда легче бы пришлось…
– Ты нормально, Ильмар? – спросила Хелен. Поняла, что силы мои переоценивать не стоит.
– С трудом, – честно признался я. – Но еще немного пройду.
– Что теперь делать-то, – вслух рассуждала Хелен. – По-османски я десяток фраз знаю, да и все. Деньги у меня еще есть, но деньги державные…
– Как здесь относятся к чужестранцам? – спросил я.
– По-разному. Если выправлено разрешение на въезд – так никто не обидит. Если нет… – Хелен покачала головой. – Османы лазутчиков побаиваются.
– Но ходят же сюда контрабандисты, торговля опять же…
– У контрабандистов – половина родственников здесь живет. Тоже мадьяры, только другой веры. Сам знаешь, раньше эти земли под Державой были. Та же самая Паннония.
– Да? – поразился я.
Хелен вздохнула. Оглянулась – ничего подозрительного не заметила и заговорила:
– В тысяча шестьсот шестьдесят четвертом году, при Сенготарде, османы разбили державные войска и захватили земли почти до Варшавы. Потом их под Веной разбили… потом Держава с Ханством в Священный Союз объединилась, у Ханства тоже на осман зуб был. Ну и погнали… Большую часть Паннонии вернули, руссийцы Азов и Кавказские горы захватили. А в Трансильвании османы встали насмерть. В реке Днестр вода от крови покраснела – столько там осман и руссийцев полегло. И у нас тоже… немало. Вот и заключили в тысяча шестьсот девяносто девятом году Карловацкий мир.
– Это я знаю. Только ведь Карловацкий мир – это когда мы все свои земли вернули!
– Не все. Мы Паннонию не всю вернули, и Трансильванию не отбили. Ханство как ни зарилось на Болгарию, тоже ничего не добилось. В военных училищах, Ильмар, историю честнее излагают.
Летунья помолчала, после чего, уже бодрее, добавила:
– Нам одно на пользу, Ильмар. Со времен Махмуда Справедливого османы перестали покоренные народы насильно в свою веру загонять и свой язык навязывать. Так что здесь и впрямь не османы, а мадьяры и румыны живут. Все проще.
– Был бы с нами Петер… – сказал я. И замолчал. Где он сейчас, исцеленный Жераром юноша? Бредет подземными ходами? Или лежит в каменной могиле?
– Был бы… – эхом откликнулась Хелен. – И еще Арнольд, чтобы Маркуса нести. И еще руссийский шпион, чтобы в тайных местах останавливаться. И Жерар, и Луиза…
