Конечно, при нормальной жизни я бы в дешевую мануфактуру одеваться не стал. Это же полное безумие – придумать одежду не на заказ, а стандартных размеров! Как будто люди бывают одинаковыми! Но сейчас привередничать не стоило – я чувствовал, что одежда моряка свое отслужила. Лион – город большой, всегда есть опасность наткнуться на настоящих матросов. И что тогда – кормить их байками, полученными из третьих рук?
На костюмы я и смотреть не стал. Костюм не от портного – насмешка. Пришлось рыться в одежде, предназначенной для студентов, клерков и всякой богемной шушеры. Одна из девушек-продавщиц суетилась рядом, сыпля советами и болтая всякую чепуху, вроде того, что одежда, сделанная на мануфактурах, крепче и красивее обычной. Я терпел, а под конец полностью ей подчинился, взял предложенные вещи и скрылся в примерочной кабине. Скинул моряцкие тряпки, надел штаны из крашенной «под сталь» плотной парусины, рубашку в красно-черную клетку, серый свитер грубой вязки, наверное, нарочито бесформенный – чтобы на любую фигуру шел. С тяжелым сердцем обернулся к небольшому мутному зеркалу.
Хм.
Даже странно, но выглядел я вполне пристойно. Не школяром, конечно. И на клерка не тянул, слишком жесткое лицо. А вот каким-нибудь художником или музыкантом – вполне можно представиться…
Я пожевал губами, разгладил щеки, слегка разворошил волосы. Так, нужны будут детали. Ворованный плащ никак не годится. Нужен более яркий или вообще кожаная куртка. На голову – какой-нибудь дурацкий берет или руссийскую мурмолку с кисточкой. Яркий шарф. А вот ботинки еще послужат.
Вынырнув из кабинки, я поймал удивленный и одобрительный взгляд продавщицы. Подобрал среди имеющихся серый берет и клетчатый шарф, глянул еще раз в зеркало. Продавщица молча потянула меня к большому, установленному рядом с яркой лампой.
Прекрасно.
Во-первых, выгляжу моложе. Только надо выбриться, бородка слишком мала и смотрится неряшливо. Во-вторых, совершенно не мой вид. Пожалуй, в таком облачении даже дряхлый физиономист барон Жан меня бы не опознал.
– Вам очень идет, – сказала девушка.
Я с любопытством посмотрел на нее. Девушка улыбнулась.
– Пожалуй, – признал я. – А в каком заведении можно было бы провести вечер, никого не напугав мануфактурной одеждой?
– В «Индейской тропе», например.
Кажется, мальчик из обслуги это место называл…
– Индийская кухня – это здорово, – признал я.
– Вы были в Индии?
– Нет, – признался я. – Но еду их пробовал.
– Только там не индийская, там индейская, – хихикнула девушка. – Там даже повар – настоящая краснокожая женщина. Из Индии, да не той – из Вест-Индии.
– Схожу, – согласился я. – А…
– Я, кстати, туда тоже хотела заглянуть вечером.
Начало было многообещающее. Мы обменялись понимающими улыбками, я, не торгуясь, расплатился и вышел из магазина. Одежда и впрямь была дешевой, и загодя накопленное раздражение начало таять.
Прогресс все-таки не остановить. Надо пользоваться его плодами.
Прогулявшись по улице, я обнаружил какую-то лавку, заполненную в основном молодежью. Продавали тут всякую ерунду – раскрашенные печатные плакаты с лицами каких-то популярных личностей, дешевые гитары и лютни, тоненькие цепочки из плохого железа и прочую отраду обеспеченных юнцов. И все же тут я нашел два последних штриха к портрету – кожаную куртку, косо застегивающуюся на десяток костяных пуговиц, и латунный значок с надписью «Я – скользкий тип». Подобную дрянь таскали школяры и всякие бедные художники, рисующие портреты на улицах.
Усмехаясь про себя, я нацепил значок прямо на куртку. Да, я скользкий. Ну кто подумает, что Ильмар станет ходить со своим прозвищем на груди?
А все-таки, кто я, художник или поэт? Подумав, я решил, что стану скульптором. Труднее проверить мое умение, а то художнику в любой миг могут подсунуть бумагу и стило. В свои способности сочинять стихи я вообще не верил.
Избавившись от моряцкой одежды и плаща самым простым и естественным образом – кинув все тряпки кучке нищих, ошивающихся вокруг дешевой распивочной, – я зашагал дальше. За моей спиной шел энергичный дележ одежды. Скоро весь маскарадный костюм моряка Марселя окажется разобранным пятью доходягами, а через пару ночевок на улицах превратится в грязные, мерзкие тряпки. Никаких следов.
Настроение стремительно улучшалось. В каком-то случайном кафе я перекусил жареной телятиной с пивом – пиво оказалось хорошим, не то что амстердамское, которое пить – все равно что напиться воды из их Амстеля. Где-то невдалеке, на храме, часы отбили три. Я подавил невольное желание пойти на звук – с моими-то грехами лучше Сестре без посредников молиться. Но время до вечера занять стоило. Глупо было бродить без толку по холоду, еще нелепее сидеть в гостинице, а напиваться, учитывая многообещающий вечер, – тем более.
И тут решение нашлось само собой. Я вышел к лионскому театру, где как раз начиналось представление. Людей было немало – может, и впрямь хорошая труппа? А давали мольеровского «Тартюфа», вещь при должном умении актеров весьма смешную.
Я зашел.
Театр оказался приличный, видно, искусства в Лионе, как, впрочем, и по всей галльской провинции, пользовались покровительством властей и благосклонностью богатой публики. И труппа, хоть ни одного громкого имени среди актеров не было, играла славно. Актер, игравший Оргона, так ловко отвлекал зрителей голосом и мимикой, что все время казалось – он и впрямь знает Слово, на котором припрятан ларец с документами Аргаса. А сцена во втором действии, где мерзавец Тартюф убеждает Оргона дать ему Слово и переложить на него ларец, была сыграна поистине великолепно. Мне вспомнился короткий диалог покойного брата Рууда и епископа: «Мы узнаем интервал и двигательную фазу Слова». Конечно, то, что Слово не только произносят, я и раньше знал. Но только тут, глядя на движения актеров, я понял все, что имелось в виду. Чтобы открыть проход в Холод, спрятать туда что-то или достать, нужно произвести и несколько жестов, и звуков, слив все воедино… в красивое, плавное, звучащее движение, открывающее путь в ничто.
Думаю, великий комедиант действительно знал Слово. Не зря же роль Оргона писал под себя… Я представил, на что была похожа комедия, когда в ней играл сам Мольер. Наверное, он старался представить это ловкостью рук – как сейчас актер пытается выдать за подлинное Слово свое мастерство престидижитатора.
Удивительно. Смотрят люди спектакль, смеются над неуклюжими попытками Тартюфа научиться Слову и не понимают, что под маской насмешки спрятана правда.
Интересно, а можно было, наблюдая за самим Мольером, научиться Слову?
Потом меня отвлек монолог Оргона – уж очень с чувством был исполнен.
По простоте своей я все открыл злодею
С доверием к его познаньям и уму,
И он мне дал совет – дать Слово и ему:
