Разумеется, отец мог приехать к ней и сам, мог даже прийти пешком – подумаешь, большое дело, две остановки. Александр Семенович вообще по утрам бегал трусцой, катался на роликах, закалялся и вел правильный образ жизни. Но Ане нужно было не просто пересечься, а еще и поговорить с ним.
Мысль о деньгах, а точнее, об их отсутствии, не давала ей покоя с момента, первого разговора с Димкой, и вот тут прилетела другая, шальная, сумасшедшая, веселая мысль: «Что, если бы удалось подделать монетки? Автомат явно реагировал на размер и вес, и если вместо заветной, купленной за нехилые баксы, черной монеты подсунуть фуфло, дурацкий грошовый муляж?
Никто все равно не догадается, что звонила она, мало ли кто в районе еще пользовался этой будкой, взять хотя бы соседку, да и Вадим, судя по всему, со своим бизнесом охватывал явно незначительную часть города, а значит, торговал где-то на кладбище и в соседних с Аниным домах. Стал бы он кататься к ним ради одной единственной Ираиды Александровны? Два-три раза в год по сто бакинских. Стал бы узнавать о никому неизвестной и ненужной Ане?
А если он пасет определенный район, стало быть, и клиенты у него здесь, и, скорее всего, их немало, так что, кто узнает? Как? По отпечаткам? Так можно и перчатки ради такого случая надеть.
Отец встречал Аню прямо на остановке, удерживая на поводке здоровенного английского бульдога со все понимающими чуткими глазами профессионального убийцы. На шее опасного животного поблескивал тяжелый ошейник с шипами. Аня слышала, что такие называются строгими.
– Как я рад, что ты наконец начала выбираться из дома! – громогласно приветствовал Александр Семенович дочь, расплываясь в счастливой улыбке.
От Ани не укрылось, что на самом деле отец шокирован ее видом, но решила не обращать на это внимания, какая разница, как кто выглядит, в конце концов.
– Давно у тебя это чудище? – кивнула она в сторону бульдога, занимая позицию слева от отца.
– Цербер? Давно… – отец почесал в затылке, – с июня, пожалуй. А ты, что ли, не видела?
Аня отрицательно помотала головой, беря отца под руку.
– Ну да, ну да. Ты же ко мне почти не заходила до свадьбы… а потом и вовсе… – он умолк, поглядывая на обнюхивающего столб Цербера. – А я вот один да один, решил по-стариковски себе друга завести.
– В смысле купить? – уточнила Аня.
– Купить, не купить. Друг у меня помер, а вдова боялась с Цербером наедине оставаться. – Он пожал плечами. – Всем звонила, через Интернет сообщения слала, мол, заберите собачку, кто может. Решился один спортсмен, но сам приехать не мог. Вот она мне и позвонила. Отвези, говорит, пса. Я и согласился, пока берут. Приехал к ней, а Цербер в бывшем кабинете моего приятеля лежит, черный, несчастный, а из глаз слезы, что горох.
Глянул я в глаза собачьи – и сам не удержался, заплакал. Такое горе, мало того, что хозяина потерял, так еще из дома гонят. Забрал я его, к себе привел. Никакому спортсмену, ни черту лысому не отдал. И не отдам. С тех пор мы вместе.
Хочешь погладить?
Аня с симпатией посмотрела на осиротевшего пса, но, на всякий пожарный, гладить чужую собаку все же не стала.
– Одно плохо, Анечка: Цербер ко мне попал уже больным. Слышал, что друг мой его будто бы раз в месяц к ветеринару возил, лекарства какие-то были прописаны. Да только я не знаю, какие. И вдова не знает.
– Сам бы сводил. – Медленным шагом выгуливая Цербера, они дошли до девятиэтажки, в которой жил отец.
– Что ж я, изверг? Больного пса к врачу не сводить! Да только не находят у него ничего, а собака меж тем помирает. Вдова говорит, порошки какие-то нужны. Что покупают их в обычной аптеке. Заказывают, в смысле, и никакого особенного рецепта не нужно, но только ни названия, ни адреса ветеринара у нее не осталось. И спросить не у кого.
– Спроси у… – Аня нащупала в кармане черную, словно бархатную монету, покрутила ее в пальцах.
– У кого? – Отец свистнул Церберу и, взяв его за ошейник, вошел в подъезд. Аня следовала за ними.
– Да так. – Она напряженно думала. – Что, если дать отцу одну монету? Всего одну, чтобы только позвонил другу и спросил телефон ветеринара или название лекарства. Дать одну и сказать, что больше уже не будет. Нет, у отца больное сердце, и если он услышит голос покойного друга, нового инфаркта не миновать.
– Я, собственно, хотела попросить у тебя в долг, – она опустила голову. – Правда, когда отдам, пока сказать не могу… Только вчера первый раз на улицу выбралась.
– Пьешь? – Перед ними открылись двери лифта, и отец пропустил вперед Цербера, после чего зашел сам, отгораживая собаку от дочери.
– Минералку, – слабо улыбнулась Аня. Наверное, следовало возмутиться или даже накричать на отца за подобные предположения, но сил не было.
– Минералку – это правильно.
Они вышли на площадке седьмого этажа, и Аня какое-то время молча наблюдала за тем, как отец возится в замке, как, войдя в дом, вытирает Церберу грязные лапы.
– Много у меня нет. – Отец старался не смотреть ей в глаза. – У мамы определенно есть, а у меня, – вот, собственно. – Он прошел в квартиру и вскоре вынес конверт.
– Спасибо. – Аня заглянула внутрь, с удовольствием отмечая, что перед ней зеленая пачечка аккуратненьких баксов.
– Там полторы тысячи… на похороны… – Отец виновато развел руками. – Ладно, похороны отменяются, раз такое дело. Главное, что ты начала подниматься. А то я уже подумал, что все.
Они прошли в кухню, Аня тяжело опустилась в креслице, рядом устроился старый и совершенно уже не страшный Цербер. Отец хлопотал с чайником, доставал из холодильника печенье и сыр. Вполуха Аня слушала про облюбовавших хлебницу красных муравьев, от которых приходилось все прятать в холодильник. Печенье оказалось сухим, и после пары неудачных попыток, она отказалась его грызть.
«Давать или не давать монету»? – билось в голове. Если дать – отец может тоже подсесть на потусторонние звонки, и тогда, без сомнения, заложит квартиру, а другой ему уже не купить. Сколько ему? – Аня никогда не знала этого точно, Александр Семенович молодился: длинные светлые с проседью волосы и темные очки, делавшие его похожим на киногероя. Но Аня прекрасно понимала, что пятьдесят отцу, или пятьдесят пять – в этом возрасте уже поздно начинать новую карьеру, поздно включаться в большой бизнес, копить на жилье. А значит, если она даст ему хотя бы одну монету, очень скоро он вытащит впридачу информацию о дилере, и тогда…
С другой стороны, пса было реально жалко. Как сказал отец, единственный друг! А что, если этот друг умрет? Что, если он будет мучительно долго умирать на руках у отца…
– Напиши мне телефон вдовы твоего друга, – наконец, она приняла единственно верное решение: попробовать дозвониться до приятеля отца и узнать все о странной болезни Цербера и ее лечении.
Не может быть такого, чтобы она настолько увлеклась разговорами с абсолютно чужим человеком, что стала бы звонить ему наравне с тем, как звонила теперь Диме. Она и при жизни-то его не слишком жаловала, считая старым и нудным, так что риск невелик.
