– Так какой тогда год был, ты точно не помнишь?
– Документы какие-нибудь должны были остаться… – теперь в голосе Людмилы сквозила неуверенность.
– Лечилась долго?
– Год, если не ошибаюсь, а потом еще санатории, клинике пластической хирургии, вспоминать не хочется!
– На все про все – года два набежало?
– Пожалуй.
– Сколько тебе на момент несчастного случая было?
– Сорок, – пискнула Людмила, все еще не понимая, куда клонит ее пациентка.
– А потом сразу же эту клинику купила? – не отставала Аня.
– Нет, потом лет пять жила на даче у отца. Никого не хотела видеть. Затем устроилась начмедом в войсковую часть, там еще три года, открыла клинику, народ набрала. Знаешь, чего мне все это стоило? Как трудно в наше время приобрести имя, уважение, авторитет? Сколько подстав, разборок с крышей, милицией… меня вообще бандиты хотели изуродовать, а клинику сжечь! Мрак!
– Но сейчас же все нормально? Ты добилась, чего хотела?..
– Пятнадцать лет безупречной работы на кого угодно подействуют! – Людмила самодовольно улыбнулась.
– Слушай, а сколько тебе лет? – нанесла заранее заготовленный удар Аня.
– Мне? – на лице Людмилы отразился мгновенный испуг, но она тут же взяла себя в руки. – Женщине столько, насколько она выглядит, – пропела она, – а почему ты спрашиваешь?
– 40 + 2 + 5 + 3 + 15, – Аня закатила глаза, делая вид, что подсчитывает сумму, на самом деле все расчеты были сделаны ею во время рассказа Люды. – 65? Я правильно подсчитала?
– Сколько?! – Теперь на лице Людмилы запечатлелся ужас, – Сколько ты сказала?..
– Не парься, «женщине столько, насколько она выглядит», – Аня примиряющее махнула рукой, – ты мне лучше скажи, а вот девочки, что медсестрами у тебя трудятся, небось, тоже все после аварий да несчастных случаев? Сама говоришь, что давно их знаешь?
– Ну, Олечка… да… авария. Самолет пассажирский рухнул, в живых она одна осталась. Бедная девочка. Вся семья…
– Дальше, – Ане не терпелось подтвердить свою версию.
– Ира и Ульяна из ординаторской, обе в доме горели – сестры они. Василь Кузьмич – афганец, в смысле, воин-интернационалист, у этого за плечами как минимум четыре госпиталя, сейчас инвалид третьей группы, на охране у меня. Остальные…
– И все после несчастного случая утрачивали прежние связи? Разводились? Расходились, меняли работу, окружение?
– Сразу видно, что ты ничего подобного не испытывала… если спрашиваешь. Да я после всех этих клиник могла только лежать или на воду смотреть. У отца дача на озере Ильмень.
Аня кивнула.
– А развод… но как было не разойтись с человеком, который тебя предал?
– А остальные? Или всех кто-то предал? А так бывает?
– Про Василия Кузьмича не скажу, но он со своими афганцами точно не общается. А что общаться-то, когда они всякую встречу квасят по-черному?
Только человек начинает сколько-нибудь оправляться, только.… А к чему ты все это? Не пойму, – голос Людмилы дрожал, да и вся она тряслась, словно Аня прижала ее к стиральной машине во время отжима белья. – К чему ты?! – выкрикнула Людмила, хватаясь за горло.
– Отгадай загадку, – Аня со спокойной жестокостью взирала сверху вниз на Людмилины страдания. Наверное, так должен смотреть на заведомо обреченную жертву хищник, – скажи Люда, кто за двадцать пять лет не постареет ни на день? Кто не растет, не размножается, не стареет и не умирает?
– Это… – Людмила обхватила голову руками.
Какое-то время Аня слышала только ее всхлипы.
– Но мы же все едим и любовью занимаемся, – попыталась слабо возразить она.
– В раю всем хватает еды и райские гурии готовы к услугам праведников. В Вальхалле каждый день асы зарезают и жарят кабана Сэхримнира, а на следующее утро он снова жив и здоров.
– Но твой ребенок? Не сходится! Зарождение жизни возможно только в мире, где есть жизнь! Не сходится! – Людмила победно хлопнула себя по коленке. – Как ты меня напугала!
– Мой ребенок, как ты правильно определила несколько раньше, единственный шанс для этого гребаного мира. И если его сейчас убьют… – Аня отвернулась, ее трясло.
Наверное, можно было сейчас долбануть напуганную Людмилу чем-нибудь тяжеленьким по голове, да хоть вот этой вазой, и затем попытаться прорваться мимо много лет назад почивших девиц и погибшего на неведомо какой войне солдата.
Аня не определилась пока, как именно будет называть обитателей «Тусвета». Если, конечно, термин «Тусвет» не придуман непосредственно в Мире Мертвых и не является синонимом Мира Живых. Хотя нет. В Мире Мертвых не должно ничего рождаться, в том числе и названия. А значит, «Тусвет» – это как раз здесь.
То, что она находится именно на том свете, Аня уже поняла и где-то даже приняла. Но, поскольку народ зазеркального Питера упорно продолжал считать себя живым, регулярно выезжая на курорты, подправляя здоровье в водолечебницах, загорая в соляриях, качая свои давно утраченные тела в спортивных залах и права в судах…
В неосознанной ностальгии по жизни, народ пачками глотал витамины vitto – жизнь. Скорее всего, имел множество аккаунтов в Живом Журнале. Классное место для любой тусовки, в том числе и покойницкой.
Худел, посещал психологов, пил, кололся, лечился от алкоголизма и наркомании…
Ане подумалось, что решись она сейчас рассказать о своей догадке людям, так сказать, поведать миру, ее, скорее всего, сослали бы в дурку. Причем, срок заточения в больнице для душевнобольных измерялся бы вечностью.
В мире мертвых невозможно умереть во второй раз, невозможно кого-либо убить, так как здесь нет и не может быть смерти, и в этом плане она блефовала, выплевывая в лицо Людмилы угрозу убийства ребенка.
Впрочем, если нельзя убить ребенка в мире смерти, отчего же не перевести ее через пылающий Ахерон в мир живых и там благополучно разделаться с невозможным в загробном Питере младенцем?!
Хотя возможен и третий вариант – ребенку все же могли дать родиться, чтобы изучать феномен в одной из своих лабораторий.
Аня так увлеклась своими мыслями, что не заметила, как Людмила поднялась и подсела к ней на кровать.
– В общем, так, – она положила руку на плечо пациентки, привлекая внимание. – В общем, я решила тебя отпустить.
Аня обернулась.
– Если мы все равно все умерли, это объясняет многое, если не все. Пазлы сложились в картинку, и все встало на место. Я подумала, помнишь, мы тогда, в нашу первую встречу с Михаилом Евграфовичем говорили тебе, что здесь никто не зачинает и не рожает, а дети появляются. Теперь стало понятно, откуда… м-да… детская смертность?
Аня кивнула.
– Я думаю, что если в аду, или как следует именовать это место, вопреки всем законам, родится живой ребенок, это… может взорвать ситуацию изнутри. Это поменяет все – поэтому ты так нужна спецслужбам.
