Но я вот что подумала – к добру этот ребенок или к худу, но он должен, он просто обязан родиться. Ты понимаешь?
Аня пожала плечами.
– Сейчас соберешь вещи и выйдешь через черный ход. Они, я так поняла, не знают, как ты выглядишь. А живот прикроешь джемпером, будет ощущение, что ты толстая.
Я дам тебе денег, так что сможешь снять что-то на первое время.
Вот только помочь с родами, девочка моя, я, должно быть, уже и не смогу…
Она не закончила мысль, но Аня поняла без слов.
– А как же клиника? Ведь ее отберут? Да?
– Какая клиника? – Людмила горько рассмеялась. – На кой мертвым клиника? – Она поднялась, и, подойдя к шкафу, начала собирать Анины вещи в спортивную сумку.
– Я положу тебе необходимые витамины, брошюрку с упражнениями для беременных. Она с картинками, разберешься.
И еще…
– Мертвой припарки. – невесело пошутила Аня и тут же осеклась, так изменилось лицо Люды.
– Может, и бесполезно все, – произнесла она с профессиональной сдержанностью, – может, и припарки, только я врач, и как врач, должна обеспечить свою пациентку всем необходимым.
Подожди пять минут, сейчас зайду к себе за деньгами и брошюрами. И потом, я только что узнала, что мы все тут того – ну не живые… а до этого лечились как нормальные люди. И операции делали, и красоту возвращали, и зубы рвали. Так что же изменилось от того, что вдруг стало ясно, что тот свет – это не где-то там, а конкретно здесь?
– Наверное, ничего или очень даже много.
Еще раз попросив подождать ее, Людмила выпорхнула из палаты и через несколько минут явилась со светлым париком, конвертом с деньгами и пакетом с лекарствами.
Глава 36
Жизнь после…
Вновь прибывшие в аду
Выбирают тамаду.
А.Смир
Черных монет нет, обычных денег тоже, да и пустят ли в метро, вот еще вопрос?
До самого вечера Казик просидел в подвале рядом со стеной, у которой он чуть было не отдал Богу душу.
Есть не хотелось. В кармане был Анин адрес и номер телефона, но он никак не мог решиться выйти из подвала и попросить кого-нибудь из взрослых позвонить его приемной маме.
Вместо этого он продолжал сидеть у серой ничем не приметной стены с бурым отпечатком в том месте, где он ударился головой и умер.
– Еще совсем немного, и я бы достиг рая, где папа и мама, – шептал Казик, гладя чуть было не решившую все его проблемы стену.
Не хватило какой-то малости. Облака были уже совсем рядом. Еще чуть-чуть, возможно, сообрази он раньше, изловчись, прыгни, придав себе скорости, уцепись хотя бы кончиками пальцев и… дальше папа сам втащит на небеса, и они будут вместе.
Они были бы вместе, если бы Ираида Александровна ударила его посильнее об стену.
Выходит, чтобы попасть в рай, не обязательно быть хорошим мальчиком и прожить долгую, безгрешную жизнь, все получалось как раз наоборот – чтобы достичь рая, нужно умереть, а чтобы умереть, достаточно быть очень скверным, очень плохим мальчиком, таким плохим, что дальше некуда. Таким плохим, чтобы толстая тетка в припадке ярости размозжила твою голову о стену.
Второй план казался более правдоподобным и быстрее осуществимым, но для его реализации была нужна Ираида Александровна. Почему именно она? А просто Казик не знал никого более подходящего на роль его убийцы. Не тихую же молчаливую Аню об этом просить.
Казик представил, как его убивает Аня, и невольно развеселился.
Кому-кому, а ей меньше всего подходила роль свирепой фурии, убийцы невинных крошек…
Нянечка в доме ребенка говорила, что безгрешные детки, вернее, их души, прямиком попадают в рай.
В рай… – Казик улыбнулся этой мысли, блаженно развалившись на куче песка.
Да, теперь он знает, что нужно делать, он найдет Ираиду Александровну, доведет ее до бешенства, например, сделает вид, что пытается вернуть свои монеты. А потом их пути благополучно разойдутся, и Казик полетит к родителям в рай, а тетка, тетке теткино, она совершит смертных грех – убийство, и дорога ей за это в ад!
И тут Казик поймал себя на несоответствии, ведь Ираида Александровна должна была убить его не потому, что была злобной бестией, она один раз даже спасла его.
И если Казик должен был довести ее до такого состояния, то именно он – Казик – и был бы повинен в убийстве. А значит, никакого ему рая, никакой встречи с родителями.
Мальчик съежился, подтянув под себя коленки. Все выходило не так, как хотелось бы думать. Не так, как он надеялся.
Тетка не умерла, приняв пулю, он не попал к родителям, разбив голову о стену. Да и голова вовсе не была разбита…
Получалось, что из этого места никуда не денешься, даже умереть толком не получится. А вот вырасти, состариться и тогда… а будет ли это тогда?..
Есть ли шанс убраться отсюда или Казик теперь обречен на вечность?..
Вечность не очень здорово вписывалась в сознание четырехлетнего мальчика. Впрочем, это ведь только его тело прожило четыре года, а душа, бессмертная душа продолжала жить, забывая отдать приказ телу вырасти или не зная, как это делается.
Маленький мальчик после своей смерти внешне продолжал оставаться маленьким мальчиком, тогда как на самом деле…
Впрочем, на общем уровне продолжающих по инерции существовать в загробном мире детей, Казик был сравнительно еще юным – пятнадцать лет – по сути то же детство…
В сумеречном Петербурге, как называли его для себя представители местной власти, встречались малыши, способные рассказать о царствовании царевны Софьи и Петре Первом.
Некоторые помнили революцию 1905 и 1917 годов и очень многие до сих пор продолжали переживать ужасы войны и голодной блокады. Последние неизбежно страдали булимией и страстью к накопительству.
Несколько детей в городе отлично запомнили Рюриков и, по странной прихоти, не желали жить в соответствии с изменившимся временем, эти самородки были вывезены властями на Валаам, где продолжали существовать в условиях, отдаленно напоминающих им былое.
Впрочем, во все времена дети есть дети, они любят играть, обожают сладкое, будь то хоть печатный пряник, хоть человечки из сахара мадам Реми, хоть киндер-сюрприз. Дети есть дети.
Их можно переодеть в другое платье, подстричь или завить по новой, действующей в данный момент, моде. Можно научить чему-то сложному или не очень, и они ничем не будут выделяться из среды других малышей.
Давно привыкшие оставаться детьми, они время от времени переключались на древние языки или рассказывали о замысловатых играх средневековья, вспоминая, как отец впервые подарил длинный нож с красным карбункулом на рукояти. Этот нож заменил ребенку его первый меч.
