Об отношении здешних жителей к женщинам Марк уже успел догадаться по многим признакам. Закрытые лица, закутанные фигуры в бесформенных комбинезонах – все это слишком напоминало исторические картинки о жизни в незапамятные времена. В исторических программах о далеком прошлом Земли, по которым в свое время Марк получал образование, было немало сказано о том, что примитивные сообщества склонны держать женщин в униженном положении, считать их хуже мужчин. Этот культ грубой мужской силы и связанные с ним предрассудки давно ушли в прошлое. И вот, надо же, он существует до сих пор среди жителей внешнего пространства.
Марку вспоминались картинки из курса истории, где женщины были изображены в черных одеяниях, закутанные с ног до головы. Или в платках на голове, закрывающих почти все до самых глаз, в длинных платьях.
Все это он увидел теперь среди лесных жителей. То ли они сохранили эти обычаи с давних времен, то ли примитивный образ жизни заставил возродить их вновь…
Закрытое лицо, закутанная фигура – символы чистоты и непорочности. Здешние жители сохраняют себя от соблазна, своих женщин – от искушения, потому что они боятся греха и хотят быть непорочными. Что ж, доброе дело. Правда, без разврата им все равно не обойтись: Никита ведь прямо сказал, что развратные женщины все равно иногда бывают нужны.
Для чего нужны? Наверное, не для себя: зачем таким моральным и целомудренным людям развратные женщины? Они нужны для того, чтобы радовать ими гостей – устраивать для них этакое пиршество плоти. Что ж, очень щедро…
Но своих женщин отдавать на это никто не хочет – грех. Для этого используются чужачки, пришлые женщины, которых не жалко и на которых правила морали не распространяются. Все равно они – распутницы…
Это морально? В каком-то смысле да, морально. Если племя ощущает себя замкнутым сообществом, а весь окружающий мир – враждебной пустыней, то естественно его стремление защитить себя за счет какого угодно, пусть даже самого плохого отношения к чужакам.
Пусть так, но пользоваться этой первобытной дикостью Марк не собирался и поэтому неизменно благодарил за гостеприимство и отказывался от услуг приводимых к нему тихих и ласковых девушек. Теперь он уже знал, кто они: специально предназначенные для утех гостей специалистки. Вот бы знать об этом заранее и вот бы иметь твердую уверенность в том, что они занимаются этим добровольно!
В конце четвертого дня пути они вышли на широкий и отлогий берег реки, где между нею и лесом стоял окруженный высоким бетонным забором автоматический завод. Несколько огромных серых корпусов и взлетно-посадочная площадка – все это скрывалось за трехметровой оградой с вышками, на которых торчали камеры наблюдения.
– Дальше нам нет смысла идти, – сказал Никита. – Оставшиеся метры пути ты преодолеешь сам. Вот впереди ворота – иди туда и скажи, что ты много дней бродил по лесу и чудом набрел сюда.
Внезапно он обнял Марка за плечи и привлек к себе так, что их груди прижались друг к другу.
– Помни: мы – твои братья, – сказал бородатый гигант. – Боги любят нас, а мы любим вас. Знай, что здесь – в свободном открытом мире – тебя всегда ждут и всегда тебе рады.
После этого второй провожатый также обнял и прижал к своей груди Марка, повторив слова о том, что они братья.
Против своего ожидания Марк ощутил волнение. Этот примитивный обряд прощания, мужественные объятия сильных мужчин и слова о братстве тронули его – даже в носу защекотало так, словно он вот-вот заплачет. Никогда в жизни никто еще не называл его братом…
На автоматическом заводе Марк провел всего три часа – пока не прилетел срочно вызванный спасательный вертолет из Евразии.
Здесь имелся целый штат работников – три человека. Старший из них по имени Самфан, едва увидев бредущего через травяной луг Марка, открыл стальные ворота и бросился ему навстречу. Он увидел измятый и порванный полицейский комбинезон и понял, что перед ним жертва аварии, о которой пять дней назад сообщали по каналам новостей.
– Из внешнего пространства никто не возвращается живым, – сказал он взволнованно. – Иногда спасатели успевают вытащить человека, если прошло очень мало времени. А чаще всего находят растерзанные зверями останки. Если вообще что-то находят.
– Знаю, – улыбнулся в ответ Марк. – Я же все-таки полицейский, и мне известна статистика таких случаев. Но со мной произошло чудо – я выжил и даже нашел вас. Должно же было когда-то произойти чудо?
Самфан и две его помощницы были осужденными преступниками. Только Самфан отбывал пожизненную ссылку на этом заводе, а помощницы – молодые женщины – подлежали освобождению и надеялись вернуться в город спустя несколько лет.
– Пожизненное – это нехорошо, – сокрушенно покачал головой Самфан. – Слишком долго.
На его круглом лице выразилось сначала сожаление, но затем оно осветилось почти детской улыбкой.
– Зато меня не лишили Царства, – сказал он. – Я управляю этим заводом и буду управлять им до конца своей жизни, но мне оставили Царство, а разве этого мало? Разве оно не заменяет все остальное?
– За что вас осудили? – рассеянно спросил Марк, оглядывая идеально чистую и безжизненную территорию завода. – Фундаментализм?
– Нет, что вы, – снова заулыбался Самфан. – Разве за фундаментализм ссылают?
Ах, ну да… Странно, что он забыл об этой простой вещи. При чем тут фундаментализм, если речь идет о ссылке? Конечно, удивление Самфана понятно: кто же не знает, что осужденных фундаменталистов никогда не подвергают ссылке? Марку это известно лучше, чем всем остальным. Просто в последние дни он так много думал именно о фундаменталистах, что задал Самфану этот дурацкий вопрос…
Фундаменталистов никогда не ссылают из города потому, что это очень опасно. Мало ли что взбредет им в голову? Например, сбежать во внешнее пространство. Или, оставшись без присмотра, начать жить так, как велят старинные традиции. Нет, этого допустить нельзя. Фундаменталистов как раз следует оставлять для перевоспитания в городе, где есть возможность приучить их к цивилизованной жизни, раскрыть перед ними все преимущества свободы и прогресса.
– Я не враг общества, – сказал улыбающийся Самфан. – Просто у меня маленькая человеческая слабость, за это меня и изолировали.
Он проникновенно взглянул в глаза Марку.
– Разве за слабость изолируют? – удивился полицейский, почувствовав в словах осужденного преступника что-то не то. – Слабости – это священное право человека. Удовлетворение любой слабости, любого желания – наша обязанность, это способствует свободному развитию личности.
– Ну, дело в том, что мне нравится душить детей, – извиняющимся тоном произнес Самфан. – Совсем маленьких таких, вы меня понимаете? И только мальчиков, девочки мне неинтересны. Берешь так вот пальцами за то-о-о-о-ненькую шейку и сдавливаешь. Только медленно, чтобы ощущать пальцами, как жизнь уходит из тельца. Такого ма-а-а-аленького…
– И скольких детей вы задушили? – поинтересовался Марк.
