С этим, увы, приходилось мириться.
Субсветовик шел с постоянным ускорением шесть g, и этого было вполне достаточно, чтобы постепенно сократить расстояние между ним и шаттлом и часов через пять выйти на дистанцию эффективного огня. Похититель Солнц мог бы двигаться и быстрее, но не делал этого. По его поведению Вольева поняла, что он еще продолжает осторожно экспериментировать с правилами кораблевождения. Дело не в том, думала она, что тварь озабочена собственным благополучием. Если «Ностальгия по бесконечности» разрушится, то же вскоре случится и с «Плацдармом». И хотя Силвест находится внутри планеты, очевидно, Похититель Солнц должен убедиться, что его цель достигнута. Следует как можно дольше сохранять пробоину в коре Цербера, чтобы посланный изнутри сигнал мог беспрепятственно выйти в космос.
Вольева считала, что благополучное возвращение Силвеста планом Похитителя Солнц не предусмотрено.
– Это было то самое, что показывала мне Мадемуазель? – После многочасовой перегрузки голос Хоури звучал так, будто она выходит из тяжелого запоя. – То самое, что до сих пор не укладывается у меня в голове?
– Не уверена, что мы когда-нибудь в этом разберемся, – ответила Вольева. – Я ведь знаю только то, что он мне показал. Может, не врал, но как проверить?
– Не начать ли вам с самого начала и не рассказать ли, о чем идет речь? – спросила Паскаль. – А уж потом можете драться между собой из-за отдельных деталей.
Консоль загудела – уже в третий или четвертый раз за последние часы. Это означало, что радарный луч субсветовика прошелся по корме шаттла. Дистанция еще измерялась световыми секундами, то есть «Печаль расставания» могла несколькими импульсами маневровых двигателей выйти из прощупываемой радаром зоны. Но писк консоли действовал на нервы, так как давал понять, что субсветовик не сбился со следа, он старается подобраться поближе, чтобы открыть точный огонь. Пройдут еще часы, прежде чем возникнет такая ситуация, но намерения преследователя очевидны.
– Тогда начну с того, что мне известно, – начала Вольева, с трудом наполняя легкие воздухом. – Когда-то Галактика была населена гораздо плотнее, чем нынче. Миллионы различных культур, но при этом лишь горстка по-настоящему серьезных игроков. Вообще-то, именно такой полагается сегодня быть Галактике по всем модельным прогнозам, учитывающим количество звезд спектрального класса G и планет земного типа на орбитах, допускающих жидкое агрегатное состояние воды. – Вольева явно отклонялась от темы, но Паскаль и Хоури решили не одергивать ее. – Расхождение этой модели с реальностью всегда считалось великим парадоксом. По теории жизнь должна встречаться нам куда чаще, чем это происходит на самом деле. Эволюционные теории, исследующие развитие разума в зависимости от применения орудий труда, дают не столь четкие выкладки, но и они выявляют ту же проблему. Цивилизаций должно быть гораздо больше.
– Отсюда и парадокс Ферми, – заметила Паскаль.
– Чего-чего? – насторожилась Хоури.
– Старинный дихотомический вопрос насчет относительной простоты межзвездных полетов, особенно для кораблей-роботов, и полного отсутствия таких полетов у негуманоидных культур. Единственный логический вывод: в Галактике не было никого, кто мог бы послать в космос корабли.
– Но Галактика огромна, – возразила Хоури. – Разве нельзя допустить, что где-то такие цивилизации существуют, но мы о них ничего не знаем?
– Не сходится, – уверенно ответила Вольева, и Паскаль согласно кивнула. – Галактика, конечно, велика, но не настолько, а кроме того, у нее весьма почтенный возраст. Едва какая-нибудь цивилизация начинает посылать в космос роботов, все остальные узнают об этом, скажем, в течение миллиона лет. А Галактика старше в несколько тысяч раз. Согласна, несколько поколений звезд должны родиться и умереть, прежде чем накопится достаточное количество тяжелых элементов, чтобы обеспечивать цивилизацию энергией, но, даже если бы культуры, строящие машины, возникали раз в миллион лет, у них была бы тысяча возможностей подчинить себе всю Галактику.
– На такие вопросы всегда было только два ответа, – возразила Паскаль. – Во-первых, цивилизации есть, но мы их не видим. Этот аргумент годился несколько веков назад, сейчас он не проходит. Сотни звезд с их планетными системами закартированы до последнего квадратного дюйма.
– Может быть, они и не существовали никогда?
Паскаль кивнула:
– И это объяснение годилось только для того времени, когда мы знали о Галактике очень мало. В частности, не предполагали, что в ней предостаточно мест, пригодных для возникновения жизни. Об этом нам только что сказала Илиа: звезды соответствующего типа с соответствующими планетами на соответствующих орбитах. А биологические модели дают более высокий поток однородных событий, в том числе и для разумных культур.
– Значит, это неправильные модели, – возразила Хоури.
– Или, наоборот, правильные, – возразила Вольева. – Едва мы вышли в космос, покинув Первую систему, нам стали попадаться по всей Галактике мертвые цивилизации. Они погибли не меньше чем миллион лет назад, а некоторые гораздо раньше. Но следы их существования говорят об одном: наша Галактика была когда-то довольно густонаселенной. Почему же она внезапно так опустела?
– Война! – воскликнула Хоури, и на минуту воцарилось молчание.
Его прервала Вольева. На этот раз она говорила тихо и печально, будто речь зашла о чем-то сокровенном.
– Да, – сказала она. – Война Рассвета. Вроде так ее назвали?
– Я помню.
– Когда же это было? – спросила Паскаль.
На мгновение Вольева почувствовала симпатию к этой женщине, оказавшейся между двумя людьми, которые явно приобщились к неким тайнам, но, вместо того чтобы просветить собеседницу, сосредоточились на выявлении ошибочных представлений и сомнений друг друга. А ведь Паскаль об этом даже не догадывается. Пока.
– Это было миллиард лет назад, – ответила Хоури, и на этот раз Вольева не перебивала ее. – Похоже, война пережевала и выплюнула все эти цивилизации, и мы теперь видим лишь их жалкие бесформенные останки. Думаю, нам никогда не узнать, из-за чего все началось и кто пережил войну. Мы лишь знаем, что выжившие больше походили на механизмы, чем на организмы, хотя представить себе эти механизмы мы вряд ли способны – все равно что троглодит пытался бы вообразить нашу нынешнюю технику, экстраполируя от орудий труда, которыми он располагал. Между прочим, у них было название – то ли сами его придумали, то ли получили от других. Всех деталей я не помню, но название засело в голове.
– Ингибиторы, – сказала Вольева.
Хоури кивнула:
– И оно было заслуженным.
– В смысле?
– Я имею в виду то, чем они занимались потом, – сказала Хоури. – Не во время войны, а после нее. Похоже, они обрели веру. Взяли на себя нечто вроде священной миссии. До Войны Рассвета в Галактике царила разумная органическая жизнь. Те же, кто уцелел на руинах, представляли собой нечто иное, я бы сказала, постразумное. И теперь им было гораздо проще делать свое дело.
