На самом деле все было куда невероятнее.
Когда-то у звезды с массой в тридцать-сорок раз больше массы земного Солнца закончился период термоядерного синтеза. Несколько миллионов лет она расточительно тратила энергию, а потом взорвалась и превратилась в сверхновую. При этом в самой ее середке чудовищное гравитационное давление сжало кусок материи в пределах его собственного радиуса Шварцшильда, и там образовалась черная дыра.
Черной дырой это космическое тело называлось потому, что ничто, даже свет, не могло вырваться за пределы критического радиуса. Материя же и свет могли падать в черную дыру, увеличивая ее и без того огромную массу и силу притяжения.
И вот появилась цивилизация, придумавшая, как использовать это явление. Ей была известна техника, с помощью которой черную дыру можно преобразовать в нечто совершенно парадоксальное.
Во-первых, пришлось подождать, пока Вселенная значительно состарится и бо́льшая часть звезд превратится в красных карликов, чьей собственной массы не хватает для того, чтобы обеспечивать термоядерную реакцию. Затем с десяток таких карликов были согнаны к черной дыре и образовали вокруг нее хоровод, который стал питать дыру звездным веществом, проливая его за поглощающий свет горизонт.
Это Силвест понял – или велел себе считать, что понял. А вот следующую, главную часть охватить умом было куда труднее. Так буддийский коан, имеющий внутреннее противоречие, всегда противится восприятию.
Попав на рубеж черной дыры, частицы вещества продолжали падать туда по своим траекториям и выходили на орбиты вращения вокруг ядра с невероятной плотностью, вокруг сингулярности в центре черной дыры. Скользя по этим силовым линиям, пространство и время как бы сливались, и в какой-то момент их уже нельзя было разделить. И что самое важное, однажды возникала ситуация, когда они обменивались траекториями: траектория в пространстве становилась траекторией во времени и наоборот. И один из таких пучков траекторий позволял открыть тоннель, по которому можно перебрасывать материю в прошлое, в частности к началу формирования черной дыры.
– Я сейчас просматриваю тексты двадцатого века, – пробормотал Кэлвин, который явно следил за ходом мыслей Силвеста. – Этот эффект был известен, вернее, предсказан уже тогда. Видимо, он проистекал из математических уравнений, описывавших черные дыры. Только в ту пору к нему никто серьезно не относился.
– У тех, кто создавал Гадес, подобных предрассудков не было.
– Наверное, ты прав.
А дальше произошло вот что. Свет, энергия, потоки частиц направлялись по этим особым траекториям, все глубже уходя в прошлое с каждым оборотом вокруг ядра. С точки зрения остальной Вселенной, ничего не происходило, ведь дыра отгородилась от нее непроницаемым барьером, и обнаружить нарушения закона причинности было невозможно. Согласно математическим выкладкам, в которые заглянул Кэлвин, таких нарушений и быть не могло, поскольку траектории не должны были выйти наружу, в окружающую Вселенную.
И все же происходило именно это. Чего не заметили математики, так это крошечного набора траекторий – ничтожной доли процента от всего их количества, – который нес кванты назад, к моменту рождения черной дыры, к ее коллапсу при взрыве сверхновой.
И в этот момент незначительное давление, созданное частицами из будущего и нацеленное наружу, задержало гравитационный поток.
Эта отсрочка была почти неизмерима, вряд ли она превышала самый малый теоретически возможный отрезок времени, его квант, – но она существовала в реальности. И ее хватило, чтобы послать слабейшую волну причинности обратно в будущее.
Эта рябь причинности сталкивалась с поступающими извне частицами и создавала решетку причинных связей – стоячую волну, симметрично уходящую в прошлое и будущее.
Попавший в эту решетку коллапсирующий объект теперь уже не мог считать себя принадлежностью черной дыры. И так начальные условия для него были пограничными, а тут еще эта неопределенность… Наверное, подвешенного состояния можно избежать, если оставаться над радиусом Шварцшильда или коллапсировать до стабильной конфигурации, какую имеют странные кварки и вырожденные нейтроны.
И объект начинал метаться между двумя состояниями. Неопределенность крепла и порождала нечто совершенно уникальное в нашей Вселенной. Возможно, где-то далеко-далеко, в других черных дырах, происходили подобные события и возникали схожие парадоксы.
Объект достиг стабильной конфигурации, и потому его парадоксальный характер не бросался в глаза окружающей Вселенной. Выглядел он как нейтронная звезда, да и был таковой снаружи. Но уже на глубине нескольких сантиметров от его поверхности звездное вещество было уложено в тонкие конструкции, способные производить вычисления с быстротой молнии.
Такая самоорганизация осуществлялась спонтанно по мере того, как поступающая материя делала выбор между двумя противоположными состояниями.
Верхняя часть коры планеты состояла из должным образом переработанной материи, способной хранить информацию. Причем большей плотности информации даже теоретически не давало ни одно вещество во Вселенной.
И она мыслила.
Глубже кора незаметно переходила в мерцающую бурю несостоявшихся возможностей, где внутренняя часть коллапсировавшего объекта плясала под музыку беспричинности. И пока кора занималась бесконечным моделированием и столь же бесконечными расчетами, ядро соединяло прошлое с будущим, позволяя информации беспрепятственно перетекать из одного в другое. Таким образом, кора превратилась в элемент колоссальной параллельной вычислительной системы, причем другими элементами этой системы были версии ее самой, лежащие в прошлом и будущем.
Этот компьютер понимал: при всей его феноменальной вычислительной мощности, охватывающей тысячелетия, он был лишь частью чего-то несравненно большего.
И у него было имя.
Силвест должен был дать хотя бы короткий отдых мозгу. Величие постигнутого меркло, оставались лишь гулкие отзвуки, эхо финальных аккордов самой грандиозной симфонии, когда-либо исполнявшейся перед публикой. Еще несколько минут, и вот он уже не уверен, что сможет вспомнить хотя бы это. Его голова просто не в состоянии вместить столько знаний. И странное дело: он ничуть не жалеет об ускользающих воспоминаниях.
Да, то были потрясающие мгновения, когда он обладал космическим знанием, – но для одного человека это непосильное бремя. Лучше хранить лишь память о памяти. Он не создан для того, чтобы мыслить как бог.
Казалось, прошло еще сколько-то минут, но, когда Силвест сверился с хронометром скафандра, он слегка удивился, обнаружив потерю нескольких часов. Конечно, нельзя было исключать, что в предыдущий раз хронометр дал неправильный ответ.
«Еще есть время, чтобы сбежать отсюда, – подумал Силвест. – Выбраться на поверхность, пока „Плацдарм“ не рухнул вниз».
Он поглядел на «самоцвет». Тот, несмотря на приобретенный Силвестом опыт, не стал менее таинственным. Он не прекратил своего кружения и не утратил манящей красоты.
