– Конечно, я… – Хоури оборвала фразу.
В том, что говорил Фазиль, было много странного, но ее больше волновало смутное воспоминание о другом месте, о страшном стуле в какой-то железной комнате. В этом воспоминании было нечто недосказанное, какая-то ошибка таилась в самом процессе раскрытия воспоминания. Казалось, что где бы ни находилась та комната, она – Хоури – обязана быть там, чтобы принять участие в какой-то борьбе, присоединиться к чьему-то сопротивлению. И было ясно, что времени осталось совсем мало и нельзя тратить его на то, что находится у нее перед глазами.
– О, не беспокойся, – сказал Фазиль, видимо без труда читавший ее мысли. – Наш разговор не происходит в реальном времени. Да и в ускоренном времени ЦАПа тоже. С тобой бывало когда-нибудь такое: кто-то будит тебя, но его действия становятся частью твоего сна задолго до того, как ты просыпаешься по-настоящему? Понимаешь, о чем я? Твоя собака лижет тебе лицо, чтобы разбудить, и ты падаешь в море с корабля, и потом кажется, что корабль снился тебе всю ночь. – Фазиль помолчал. – Память, Хоури. Воспоминания откладываются мгновенно. Сон казался реальностью, но он возник внезапно, в тот момент, когда собака стала лизать твое лицо. Ретроспективно сконструировалась ситуация, которую на самом деле ты не переживала.
Упоминание Фазиля о ЦАПе кристаллизовало концепцию стальной комнаты. Хоури еще острее ощутила необходимость оказаться там и принять участие в схватке. Детали по-прежнему были туманны, но Хоури чувствовала важность своего участия в борьбе.
– Мадемуазель, – продолжал Фазиль, – могла почерпнуть множество сведений из твоего прошлого, а многое могла и сочинить, исходя из единичного факта. Но она понимала: для пользы дела следует поместить тебя в такую обстановку, где обсуждение военных проблем покажется совершенно естественным.
– Военных проблем?
– Собственно говоря, войны как таковой. – Фазиль улыбнулся, отчего его усы встопорщились, словно демонстрируя принципы строительства консольных мостов. – Но эта война не из тех, в которых ты участвовала или о которых хотя бы читала. Нет. Боюсь, та война случилась слишком давно. – Фазиль резко встал, одернул китель и поправил ремень. – Пожалуй, нам лучше перейти в конференц-зал.
Глава двенадцатая
Окраина Неба, 61 Лебедя A, год 2483-й (компьютерная имитация)
Конференц-зал, куда Фазиль привел Хоури, ничем не походил на те, в которых ей доводилось бывать раньше. Он явно был слишком велик для надувных палаток вообще и уж никак не мог поместиться внутри этой. И хотя Хоури имела дело с разными типами моделирующей аппаратуры, ни один из них не смог бы создать картину, которая сейчас открылась ее глазам. Она занимала почти все пространство комнаты шириной примерно двадцать метров и была окружена со всех сторон дорожкой с металлическими перилами.
Это была карта всей Галактики.
То, что, с точки зрения Хоури, делало это изображение невозможным, заключалось в одном-единственном факте: глядя на карту, она воспринимала – то есть видела и каким-то образом усваивала – информацию о каждой звезде в Галактике, от еле теплящихся красных карликов до ярчайших неустойчивых белых супергигантов. И здесь присутствовали не только те звезды, которые можно увидеть, когда на них совершенно случайно падает взгляд. Нет, их было несравненно больше. Но всю Галактику здесь можно было охватить с одного взгляда. Хоури так и восприняла ее – как единое целое.
Она могла запросто сосчитать точное количество звезд в ней!
Их было 466 311 922 811. Пока она считала, один из супергигантов превратился в сверхновую, так что ей пришлось изменить итог.
– Это фокус, – сообщил ей Фазиль. – Кодификация. В Галактике звезд больше, чем клеток в человеческом мозгу: если их запоминать, это заняло бы слишком большую часть ассоциативной памяти. Хотя это не значит, что ощущение всеведения не поддается имитации.
Картина Галактики была столь детальна, что назвать ее картой просто язык не поворачивался. Все звезды были изображены согласно своим качествам: цвет, светимость, размер, бинарность, положение, вращение. И все это отражалось с абсолютной точностью, причем были отмечены еще и области формирования звезд – прозрачные, мягко светящиеся облака конденсированных газов, в которых мерцали угольки эмбрионов будущих светил. Были там и совсем недавно сформированные звезды, окруженные дисками протопланетного материала, а если того хотела Хоури, то открывался вид и на планетные системы, вращающиеся вокруг своих центральных солнц на невероятных скоростях. Были там и совсем старые звезды, уже сбросившие скорлупу своих фотосфер, обогатив ими нищее межзвездное пространство и превратив его в основной протоплазменный резервуар, из которого когда-нибудь родятся будущие поколения звезд, миров и цивилизаций. Были там и останки сверхновых – регулярных и случайных, типичных и нетипичных, расширявшихся по мере охлаждения и излучавших свою энергию в мировое пространство. Иногда в гуще процессов звездной гибели Хоури могла наблюдать появление молодого пульсара, выбрасывающего пучки радиоволн на точных и почти не меняющихся диапазонах, работающего словно часы в каком-нибудь всеми забытом императорском дворце, давным-давно заведенные в последний раз и обреченные тикать, пока их не остановит ледяная вечность. А еще она видела черные дыры. Одна из них (ныне еще спящая) находилась в центре Галактики, окруженная сопутствующими роями обреченных звезд, которые в один прекрасный день по крутым спиралям рухнут в недра дыры и, разрываемые в клочья, дадут пищу для апокалиптического взрыва рентгеновского излучения.
Но не только галактическую астрофизику показывала эта объемная картина. Хоури видела и понимала нечто гораздо большее по мере того, как новые слои воспоминаний ложились на предыдущие. Она узнала, например, что Галактика кишит жизнью, что миллионы культур разбросаны в квазибеспорядке по ее гигантскому, медленно вращающемуся диску.
И все, что она видела, было в прошлом. В далеком-далеком прошлом.
– Таким, – произнес Фазиль, – было состояние Галактики примерно миллиард лет назад. Если считать, что начало Вселенной положено за пятнадцать миллиардов лет до этого, то миллиард – огромный кусок времени, даже по галактической шкале.
Они стояли рядом, склонившись над перилами, украшавшими дорожку, – совсем как влюбленная парочка, остановившаяся на минуту полюбоваться своим отражением в темном пруду с утками.
– Чтобы ты имела более четкое представление, скажу, что миллиард лет назад человечество еще не существовало, – продолжал Фазиль. – Больше того, еще и динозавров не было! Они появились порядка двухсот миллионов лет назад, то есть примерно за одну пятую того периода, о котором мы с тобой говорим. Сейчас у нас тут докембрий. Жизнь на Земле уже есть, но не многоклеточная. Если очень повезет, можно встретить что-нибудь вроде губки. – Фазиль снова поглядел на модель Галактики. – А вот в других местах дела обстояли иначе.
Около миллиона различных цивилизаций (Хоури не была уверена в точности этой цифры, но решила не впадать в детскую педантичность; это как определять возраст человека с точностью до месяца), возникших в разное время, а следовательно, имевших разный возраст, существовали тогда в Галактике. Если верить Фазилю (хотя Хоури лишь частично улавливала ход его рассуждений), Галактика только четыре миллиарда лет назад достигла такого состояния, чтобы в ней могли появиться разумные существа и цивилизации. Но когда эта точка минимальной галактической зрелости была достигнута, и развитие цивилизаций пошло отнюдь не синхронно. В процессе распространения разума некоторые культуры возникли в мирах, где по тем или иным причинам ход эволюции замедлился и отстал от нормы или возникшая жизнь подверглась чрезмерному воздействию природных катастроф.
