Но как только Силвест пригляделся, ему стало ясно, что комната другая. На постели сидела Паскаль, и, когда жена подняла глаза, он понял, что она удивлена ничуть не меньше его самого.
– У вас ровно час, – сказал усатый, хлопнув своего напарника по спине.
Оба вышли и тут же заперли дверь.
Последний раз, когда Силвест видел Паскаль, она была в свадебном платье, волосы уложены блестящими пурпурными волнами, и ее окружал целый рой иллюзорных фей и волшебников. С равным успехом все это могло бы и присниться Силвесту. Теперь на ней был комбинезон – такой же грязный и не по размеру, как и на нем самом. Стрижка под горшок, под глазами то ли круги от бессонницы, то ли синяки – может быть, и то и другое. Она казалась тоньше и меньше ростом, чем помнилось ему, – наверное, потому, что сутулилась. Ноги босые… а белая пустота комнаты кажется такой огромной.
Силвест не помнил, было ли время, когда Паскаль казалась такой хрупкой и такой прекрасной. Ему даже трудно было поверить, что это его жена. Он хорошо помнил ночь первого мятежа. Паскаль ждала его в раскопе со своими бесчисленными вопросами, которые позже сплетутся в главный: кто же он на самом деле? Что он мог совершить и что совершил? Ему казался невероятным поток событий, который свел их вместе в этой самой одинокой из комнат.
– Они все время твердили мне, что ты жива, – шепнул Силвест. – А я боялся им поверить.
– А мне сказали, что ты ранен, – отозвалась Паскаль. Ее голос был тих, будто она боялась стряхнуть дремоту, нарушив тишину. – Они не хотели сказать, что именно с тобой произошло, а я боялась расспрашивать, допуская, что они могут сказать и правду.
– Меня ослепили, – сообщил Силвест, впервые после операции трогая твердую поверхность глаз.
Вместо взрыва боли, сравнимого со взрывом сверхновой, к чему он уже привык, появился лишь туман тошноты, который исчез, как только он убрал пальцы.
– Но сейчас ты видишь?
– Да. И если по правде, то ты – главное, ради чего стоит иметь зрение.
Она вскочила с кровати и бросилась к нему на шею, обвила ногой его ноги. Силвест ощутил ее легкость и хрупкость – было страшно ответить объятием; казалось, можно запросто раздавить. И все же он крепко прижал Паскаль к себе, и она ответила тем же, хотя тоже, видимо, опасалась нанести ему какой-то вред, будто каждый из них не был уверен, что перед ним не призрак. Они обнимались так долго – целые часы, куда больше, чем им было отпущено. И вовсе не потому, что время тянулось медленно, а потому, что оно просто перестало играть самомалейшую роль. Теперь оно подчинялось им, его можно было укорачивать или удлинять простым усилием воли.
Силвест жадно пил ее красоту, тогда как она искала нечто человеческое в пустоте его механических глаз. А ведь было время, когда Паскаль боялась даже мельком коснуться взглядом его лица. Теперь это время кануло в бездну. Силвесту же никогда не составляло труда проникать в глубину глаз Паскаль, поскольку она не стереглась, не задумывалась, что он там ищет. Но сейчас ему хотелось, чтобы она поняла, почему он так пристально вглядывается в ее лицо. Потому что страстно хочет, чтобы она испытала радость, догадавшись, что он считает ее такой пленительной и пьянящей.
И вот они уже целуются, вот, спотыкаясь и не размыкая объятий, идут к постели. Через минуту тюремные комбинезоны лежат грязной грудой на полу. Силвест подумал, что за ними, возможно, наблюдают. Это было не исключено, даже вероятно. Но, как оказалось, не имело ни малейшего значения. В течение этого часа, который им дали, кроме них с Паскаль, во всем мире не существует никого. Стены как будто раздвинулись до бесконечности; ничто не отделяло их от Вселенной. Они занимались любовью уже не впервые, хотя раньше это случалось нечасто – трудно было найти возможность уединиться. Теперь же – и при этой мысли Силвест чуть не расхохотался – они муж и жена, им не надо больше прятаться! Не надо прятаться – но они не могут дарить друг другу интимные ласки в любой момент, когда захотят. Силвест даже ощутил за собой вину, причина которой была непонятна. Уже потом, когда он лежал, спрятав лицо на груди Паскаль, ему стало ясно, откуда это чувство. Дело в том, что между ними осталось недосказанное, им надо открыть друг другу так много, а они тратят драгоценное время на обмен телесным жаром. Но Силвест знал: так и должно быть.
– Жалко, что все так быстро кончается, – произнес он, когда чувство времени вернулось к нему.
Сколько еще осталось минут от подаренного часа?
– В последний раз, когда мы были вместе, – заговорила Паскаль, – ты мне сказал кое-что.
– Да, о Карине Лефевр. Я не мог больше от тебя это скрывать, понимаешь? Это может показаться глупым, но я ведь думал тогда, что жить мне осталось минуты. Необходимо было поделиться с тобой. Да хоть с кем-нибудь! То, что я держал в себе столько лет…
Бедро Паскаль казалось ледяным. Она провела ладонью по его груди, словно старалась запомнить ее рельеф.
– Что бы там ни случилось, ни я, ни кто другой не вправе судить тебя.
– Но ведь я струсил!
– Нет, то была не трусость. Просто инстинкт самосохранения. Ты находился в самом страшном месте Вселенной, Дэн, не забывай этого. Филип Ласкаль не трансформировал свой мозг у жонглеров образами; ты помнишь, чем это кончилось. То, что ты вообще сохранил рассудок, уже доказывает твою смелость. Ведь безумие было для тебя куда более легким выходом.
– Но она же могла выжить! Черт побери, даже оставив ее умирать, я мог бы потом хоть частично облегчить свою вину, если бы нашел смелость рассказать всю правду! Это послужило бы своего рода искуплением. Бог свидетель, Карина заслуживала лучшего, а я погубил ее, да еще и оболгал.
– Ты не убивал. Убила завеса.
– Я даже в этом не уверен.
– О чем ты?
Он повернулся на бок, вглядываясь в лицо Паскаль. Когда-то его зрение имело свойство сохранять прочные отпечатки увиденного.
– Я хочу сказать, – сказал Силвест, – что не знаю, действительно ли она погибла там. Во всяком случае, не знал тогда. Сам-то я выжил, хоть и потерял свойства, полученные от жонглеров. А что, если и она спаслась, как спасся я? Ее шансы были выше, чем мои, хотя и ненамного. Что, если ей просто не удалось известить меня о своем спасении? Ее могло унести далеко от завесы, прежде чем я сам вырвался оттуда. Я же, когда починил субсветовик, и не подумал искать ее. Мне и в голову не пришло, что она могла выжить.
– По очень весомой причине, – ответила ему Паскаль. – Она погибла. Ты можешь критиковать свои действия сейчас, но тогда интуиция подсказала тебе, что она мертва. Ведь если бы она не умерла, то наверняка нашла бы способ связаться с тобой.
– В этом я не уверен. Мне-то связаться не удалось.
– Тогда перестань думать об этом. Иначе никогда не расстанешься с прошлым.
– Слушай! – воскликнул он, вспомнив слова Фолкендера. – Ты говорила с кем-нибудь, кроме тюремщиков? Например, со Слукой?