— Кого вы видите, Бен?
— Вы уже спрашивали. А что мне полагается видеть?
Его голос был напряжен от расстройства. Если бы это была ладонь, она сейчас сжалась бы в кулак.
Лин не обратила внимания на его тон и спокойно проговорила:
— Просто скажите мне, кого вы видите.
— Малышей. Парк. Себя и Джину Кайт. Я что-то упускаю?
— Посмотрите еще.
— Посмотрите еще. Она велит мне посмотреть еще. Джина любила лакрицу. Как насчет этого? Я только что вспомнил.
Лин не отозвалась. Бен увиливал, чтобы выиграть время, и оба они об этом знали.
Он скрестил на груди руки.
— Ладно, так что же мне предлагается разглядеть? Есть какое-нибудь определенное направление, в котором я должен смотреть?
Лин загадочно улыбнулась — мол, кто знает? Не добавив больше ни слова, она отошла от него и уселась на скамейку.
Бен не знал, как ему вести себя с этой женщиной, но он точно не собирался ее сердить. Одному богу известно, как поступают привидения, когда они на тебя злятся. Он никак не мог смириться с тем, насколько невзрачный у нее был вид. Всю жизнь он проходил мимо женщин, подобных Лин, никогда не удостаивая их взглядом. С какой стати? Она была среднего роста — пять футов и три или четыре дюйма. У нее были средней длины волосы цвета старого коричневого бумажника, карие глаза, не дававшие никакого знака, что за ними кроется что-то особенное, и тело, имевшее несколько изгибов, но — ничего выдающегося. Единственное, что могло в ней восхитить, было то, как хорошо она готовит. И это привидение? Это его привидение? Это то, что населяет загробный мир?
Он все время украдкой посматривал на нее с той поры, как она появилась в его квартире, но все еще не мог поверить, что это привидение.
Какой-то ребенок подошел к ограде возле Бена и, обращаясь непосредственно к нему, пролепетал:
— Прекрати терять время и хорошенько оглядись вокруг.
Не добавив ни слова, ребенок повернулся и побежал обратно на площадку. Чувствуя себя так, словно его застали врасплох, Бен посмотрел на Лин, сидевшую на скамейке. Она погрозила ему пальцем, будто подчеркивая слова, только что сказанные ему ребенком. «Давай приступай — делай, что я тебе сказала. Полно мешкать».
Он подумал обо всех книгах, которые читал, обо всех фильмах, которые видел, где вечно проигрывался один и тот же сценарий: мудрый мужчина (или женщина) велит новичку пристально посмотреть на мир вокруг и попытаться увидеть сущность сквозь его поверхность. Это давно стало штампом. Вот чем была его ситуация: живым штампом. Ему хотелось подойти к Лин и сказать это слово в слово. Но, судя по недавнему опыту, она уже знала, о чем он думает. Может быть, если он скажет что-нибудь, что придется ей не по душе, она устроит Бену какую-нибудь пакость и он никогда не сможет понять значения всего этого?
Так что он, как ему и было велено, старательно обозревал парк. Он не знал названий цветов и деревьев. Этот предмет никогда его не интересовал, поэтому он не предпринимал никаких усилий, чтобы их изучить. Он знал, что большие деревья в центре детской площадки были каштанами, но только потому, что детьми они с Джиной собирали каштаны в колючих зеленых или желтых кожурках, когда те падали с деревьев. Это всегда было одним из признаков того, что лето кончалось. Каждый год, сопровождаемые родителями, неразлучные друзья приносили полные мешки каштанов в городской зоопарк, где, как считалось, ими кормили животных. Никто из детей никогда не видел, как это происходит, но они надеялись, что это правда.
Вглядываясь сейчас в эти деревья, Бен козырьком поднес руку к глазам, защищая их от солнца, пронизывающего листву. Снова посмотрев на детскую площадку, он увидел, что маленькие Бен и Джина раскачиваются бок о бок высоко и сильно, но глядят прямо перед собой и не переговариваются. Лица у обоих были упрямыми и очень серьезными. Скорее всего, они проводили состязание, чтобы увидеть, кто из них может раскачаться выше. Это он тоже помнил — как в стародавние времена они с Джиной постоянно во всем состязались. Кто выше качается, кто соберет больше каштанов, кто за один раз набьет себе в рот больше картофельных чипсов, не рассмеявшись.
В течение нескольких секунд уголком глаза Бен видел кого-то смутно знакомого. Но этот человек не обратил на себя его внимания, которое было захвачено сценой на качелях.
Да, он видел этого человека раньше, но не помнил об этом. Воспоминание затерялось в реальности того, что происходило прямо сейчас. Бен Гулд видел себя ребенком. В то же время он пытался делать то, что было приказано привидением, — увидеть что-то за пределами того, что было перед его глазами.
Лин наблюдала за Беном. Это было ошибкой с ее стороны, особенно с учетом того, что она знала, насколько должна быть бдительной всякий раз, когда они выходили вместе. В итоге на протяжении нескольких минут Лин не видела человека, размеренным шагом двигавшегося по направлению к ним.
Сегодня глаза бродяги были спокойнее, чем в тот вечер, когда он ударил ножом босса Лин. В сущности, Стюарт Пэрриш вообще выглядел сегодня иначе, несмотря на то что по-прежнему явно был обитателем улиц. Это могло послужить одной из причин того, что его появление не было сразу же отмечено в сознании Бена и Лин.
Есть бродяги и есть бродяги. Худшие из них выглядят так, словно просто ждут, чтобы Смерть, проходя мимо, заметила их. Если Смерть будет настроена милосердно, то, вместо того чтобы бросить монетку в их грязные протянутые руки, она скажет: ладно — можешь сегодня пойти со мной. И тогда они испытают облегчение. Потому что единственным тусклым признаком жизни, остающимся у них к этому времени, оказывается дрожащая неуверенная походка.
На противоположном конце этого ряда находятся бродяги, для которых эта роль еще внове, те, кто все еще слабо цепляется за обрывки надежд и истрепавшееся достоинство. Они оказались в жизненном тупике, но пока еще не сдались.
Не так давно расставшись с работой, и чувством ответственности, и заслуженным уважением, они по-прежнему одеваются и ведут себя прилично, хотя и странно. Очень многие из них имеют при себе расческу, которой пользуются, и носят шляпу. Они смотрятся в зеркало. Если от них чем-то и пахнет, то это по большей части происходит из-за бесчисленных сигарет и какого-нибудь дешевого спиртного, продающегося поблизости. Если вы окажетесь рядом с ними, запах будет сильным, но не столь уж дурным.
Прося о помощи, они часто говорят что-нибудь смешное.
— Не будете ли так любезны, чтобы дать мне сто долларов?
— Сто долларов? Вы просите слишком много.
— Ну да, я ведь оптимист.
Их остроумию трудно не улыбнуться, и вы даете им несколько монет за то, что они сделали ваш день чуть-чуть ярче.
Когда Бен Гулд в прошлый раз столкнулся с ним, Стюарт Пэрриш был ужасен. Сегодня он выглядел так, словно пребывал на окраине нормальной человеческой жизни. На нем был поношенный серый костюм в тонкую полоску, с виду тем не менее весьма добротный и почти впору. Рубашка оранжевого, как у дорожных рабочих, цвета была застегнута до самого горла. Тяжелые рабочие башмаки облегали его длинные ступни. Не так давно он стригся. Он не был грязным и не источал такого тошнотворного зловония, каким был пропитан, когда Лин и Бен видели его в прошлый раз. Самое главное, глаза у него были ясными, он полностью владел собой и не казался таким ненормальным, как в тот вечер в пиццерии. Сегодня он был четко сосредоточен на том, что его попросили сделать.
