Она узнавала их одежду, узнавала их прически. Она помнила, какие при них были сумочки, что за куклы лежали у них на коленях, названия книг, которые они читали, желтый карандаш с толстым белым ластиком на конце. Дешевый плеер с наушниками, который был у нее несколько лет назад и на котором она снова и снова крутила свои любимые кассеты.
Она увидела женщину в черном шелковом халате, у которой была забинтована голова. Бинты закрывали ее глаза и нос вплоть до самых ноздрей. Эта женщина в бинтах ела очень медленно, осторожно поднося вилку ко рту. Даньелл купила этот черный халат, чтобы произвести впечатление на своего парня, и было это незадолго до того несчастного случая. Он был одним из самых дорогих предметов одежды, которые висели у нее в шкафу. Его украли из ее больничной палаты буквально за день до выписки. Рядом с загадочно выглядевшей женщиной в халате стояла очень маленькая девочка с открытым ртом, удивленно глазевшая на эту черную мумию.
Даньелл продолжала есть ребрышки, в то же время переводя глаза то вправо, то влево, с одной версии самой себя на другую. Постепенно она успокаивалась. Стала внимательно прислушиваться к разговорам других. Какая-то из женщин рассказывала анекдот про врача из женской консультации и баклажан. Когда-то этот анекдот ей нравился, но она забыла его много лет назад. Ударная фраза была сейчас произнесена точь-в-точь, как это делала она сама, когда его рассказывала. Неподалеку другая Даньелл говорила, что ее парню позарез нужна новая машина. Он ее купил, и это была та самая новая машина, в которой она находилась, когда рядом упал самолет. Она все это внимательно слушала.
Скоро, слишком скоро ей пришлось выслушивать вещи, слышать которые она не хотела. Истории, о которых она знала, что они были неправдой, но которые она все равно рассказывала, увертливые оправдания, объясняющие ее дурное поведение или дурное расположение духа. Ее окружали различные версии ее самой в разные периоды жизни. Большинство этих женщин и девочек были посредственны и не особенно красивы, не особенно умны.
Почти каждая из них тешила себя иллюзией, что жизнь сложится удачно без всяких усилий, но в сердце своем все они знали, что этого не случится, поскольку они этого не заслужили. Ничего примечательного в этих Даньелл Войлес не обнаруживалось, сколько бы лет им ни было. Будь то дитя, подросток или женщина — каждая из них была лгуньей и кривлякой, каждая притворялась кем-то, кем не являлась, чтобы ее подружки, друзья, коллеги по работе находили ее привлекательнее, умнее, забавнее и лучше, чем она была на самом деле.
Всю свою жизнь она хотела быть не тем, кем была, но у нее недоставало на это сил. Даньелл Войлес была далеко не столь интересна, как ее портрет, который она пыталась показать миру. Как бы она ни старалась, как бы ни изощрялась во лжи, она была очень средней женщиной во всех отношениях.
— Прошу прощения, можно, я здесь присяду?
Она подняла взгляд и увидела саму себя. Более всех остальных эта женщина была ее зеркальным отражением — и одежда, и прическа, и туфли, и все прочее у них были одинаковыми.
— Да, конечно.
Она подвинулась на скамье, вынуждая девочку в синем тоже подвинуться. У второй Даньелл — ее идентичной двойняшки, клона — была полная тарелка той же еды, которую ей вручили сколько-то минут назад.
— На что это похоже?
— Прошу прощения?
— На что похоже будущее?
Даньелл посмотрела на свою двойняшку и решила, что та шутит.
— На что оно похоже? Разве мы не одно и то же лицо? Разве мы не одного возраста? Мы одинаково одеты. Мы одинаково выглядим…
— Да, но между нами десять минут разницы.
— Десять минут?
— Я на десять минут моложе тебя. Посмотри на мою тарелку — полная. Посмотри на свою — пуста. Я только приступаю к ребрышкам, с которыми ты уже покончила.
— Это шутка, да?
— Нет. Оглянись вокруг. Каждая из нас — это ты в разные периоды своей жизни. Просто я оказалась ближайшей к тебе по возрасту. И я тебя спрашиваю тебя только об одном: на что похоже будущее?
— Это просто смешно! Я — вот она; это и есть будущее — этот стол для пикника, за которым я с тобой говорю. Разве что-нибудь во мне выглядит по-другому? Мы в точности такие же. Что я могла бы знать такого, чего бы не знала ты?
Другая Даньелл посмотрела на нее так, словно сомневалась в ее умственных способностях, и сказала:
— Ты на десять минут старше меня. Понимаешь, как много мыслей, идей, решений и вопросов прошли через твою голову за это время? Мы разные. Поверь, мы другие. Ты — это будущее для каждой из нас, здесь присутствующих. — Она поочередно указывала на каждый из столов; теперь все Даньелл смотрели на Даньелл. — Ты знаешь, что с нами произойдет. Вот что делает тебя не похожей на нас.
Она указала на забинтованную женщину, которая тоже повернулась в их сторону, положив руки на влажный стол.
— Видишь ее? Она только и делает, что думает о том, как будет выглядеть ее лицо, когда снимут повязки. Будет ли у нее нормальная внешность? Будет ли она слышать? Она еще никому об этом не говорила, но иногда она неважно слышит. Будет это продолжаться или станет еще хуже?
Затем она указала на девочку в синем:
— А как насчет нее? Станет ли она и дальше воровать вещи? Высвобождена ли ее подлинная сущность? Или то, что она стянула в аптеке помаду, станет лишь единичным случаем? Она хочет спросить у тебя, навеки ли она проклята в глазах Господа?
Даньелл взглянула на девочку, чье личико теперь осунулось от беспокойства. Девочка кивнула ей: мол, то, что говорит другая женщина, — чистая правда.
Еще одна Даньелл, лет двадцати пяти, встала и обратилась к ней:
— Кажется, я беременна. Но я стесняюсь купить в аптеке тесты на беременность. И боюсь, что результат окажется положительным.
Даньелл помнила. В двадцать два года она познакомилась в клубе с одним рыжеволосым парнем, который оказался отличным любовником. Они трахались где только могли. Она ни разу в жизни не окуналась в страсть с головой. Хотя она принимала противозачаточные таблетки, время от времени ей казалось, что она залетела. Из-за этой тревоги мир вокруг сжимался до размеров горошины.
Взглянув на нее, Даньелл помотала головой и сказала:
— Ты не беременна. Не надо волноваться. Просто у тебя цикл сбился.
Лицо двойняшки озарилось. Она, как ребенок, захлопала в ладоши.
— Вопросы есть почти у каждой из нас. Ты могла бы обойти всех, у кого есть что спросить, и ответить.
— Здесь есть какая-нибудь «я», у которой нет вопросов?
Двойняшка улыбнулась и одобрительно кивнула.
— Хороший вопрос. Ничего не спросят те, которые в настоящий момент довольны жизнью.
— Но почему ты не можешь им ответить? Ты младше меня всего на десять минут и знаешь, что произойдет с каждой из них.
