Следующей, пробравшись сквозь живую изгородь, появилась старая бежевая такса, определенно одолевшая немало миль на своем пути и знававшая лучшие дни. Край ее уха был потрепан, на морде виднелась седина. Она вскинула взгляд на Лоцмана. Есть контакт!
В течение следующих нескольких минут осторожно прибыли еще пятнадцать собак и полностью окружили толпу людей. Наконец кто-то их заметил и легонько толкнул локтем соседа, чтобы тот тоже посмотрел. Люди начали перешептываться и спрашивать друг друга, откуда взялись все эти собаки.
Потом женщина, которая ударила Фатер по лицу, вышла из толпы, чтобы выкурить сигарету. Но когда она начала отходить в сторону, серый питбуль, голова у которого была размером с корзину для мусора, зарычал на нее, глядя ей прямо в глаза. Окаменев, женщина застыла на одной ноге, раскинув в обе стороны руки, словно шла по канату и теперь, после внезапной остановки, боялась потерять равновесие.
Ребенок, бросивший в Фатер грязью, опустился на колени, чтобы погладить спаниеля, но отпрыгнул, когда собака сделала выпад в его сторону, щелкнув зубами, как пиранья. То же самое происходило по всей окружности толпы, и теперь каждый в ней знал, что эта большая стая необычайно враждебных собак взяла их в окружение.
— Бен?
Ему потребовалось мгновение, чтобы осознать: его зовет Лоцман.
— Да?
— Помнишь, как несколько недель назад я всерьез прихворнул и ты всю ночь напролет выводил меня наружу каждую пару часов, чтобы я мог пописать? А на другой день я ничего не хотел есть, и тогда ты приготовил мне кусок мяса?
— Помню, — кивнул Бен.
— Я тоже помню, — сказал Лоцман.
Глядя на женщину, которая испугалась до умопомрачения, огромный питбуль сказал ей:
— Я тоже помню.
Спаниель прошипел, обращаясь к бросившему грязь пацану:
— И я тоже помню.
И так далее. Каждая из собак по-своему произнесла эту фразу, адресуя ее разным людям в толпе. Но как бы ни была она произнесена, она явно была и констатацией факта, и угрозой всем дурным ипостасям Бена Гулда. Собаки словно говорили: не трогайте Бена, не трогайте Фатер. Мы здесь и не позволим вам причинить им вред.
— Ах так? Ну так запомни и это, паршивец! — сказал какой-то воинственный дурак, занося руку, чтобы ударить немецкую овчарку.
Овчарка и две другие собаки мгновенно набросились на него. Тот с криками упал наземь, прикрывая руками голову, но это не помогло. Лоцман велел собакам прекратить, но не раньше, чем задира получил основательную трепку.
Когда собаки напали на этого человека, поднялась такая паника, что никто не заметил, как появились новые люди и пробрались в толпу. Что интересно, стая собак позволила пройти в нее каждому из этих вновь прибывших.
Когда все снова более или менее успокоилось и, кроме рыданий лежавшего на земле покусанного человека, ничего не было слышно, Фатер сказала:
— Я тоже помню про это, Бен. И про это и про многое другое. Просто Лоцман откликнулся быстрее, чем я.
Она указала на некоторые из новых лиц в толпе. Недоумевая, он посмотрел на них, и они приветствовали его взмахами рук или теплыми улыбками. Он никогда никого из этих людей не видел.
— Не понимаю, о чем ты? — сказал он.
Фатер и Лоцман переглянулись. Пес сказал женщине:
— Скажи ему.
— Все они — это мы, Бен. Собаки и эти новые люди — это части Лоцмана и меня, которые любят тебя. Мы привели их сюда, чтобы защитить тебя. Ты привел те части себя, которые тебя ненавидят. Мы привели других и не позволим причинить тебе вред.
— Мы не позволим тебе причинить себе вред, — поправил ее Лоцман.
Это мгновенно вызвало волнение. Люди Бена были разъярены, особенно потому, что понимали: теперь они в меньшинстве.
— Мы сделаем с ним, что захотим! — закричала одна женщина. — Вы не можете нас остановить!
Ответом на это замечание было рычание трех собак и затрещина, которую отпустил крикливой коротышке дородный мужчина ростом в шесть футов и четыре дюйма, коротко, по-военному, постриженный.
— Мы — Бены, а вы нет — так что уматывайте! — проскулил кто-то еще, но пустился наутек, как только это сказал; никто не пытался его остановить.
Опять наступила тишина, потому что никто не знал, что будет дальше. Но передышка длилась совсем недолго.
— Он умер! Умер! — закричал кто-то, и все снова пришло в движение.
Бен, Фатер и Лоцман быстро побежали на крик. То, что они увидели на земле, не могло их не взволновать: мужчина в темно-коричневом костюме и прической под Элвиса Пресли лежал на спине, уставившись в небо стеклянными безжизненными глазами. Бен прошел вперед и присел на корточки рядом с телом. Он поднес раскрытую ладонь ко рту мужчины, проверяя, дышит ли тот. Никаких признаков дыхания. Посмотрев на Фатер, он помотал головой.
— Ты знаешь, кто это, Бен? — спросила она.
— Да. Он был той частью меня, которая никогда по-настоящему не верила, что ты меня любишь.
— Как ты это понял?
— Просто сейчас, увидев его мертвым, я его сразу узнал.
Мистер Шпилке стоял вдали вместе с другими пассажирами из машины. Они смешались с новыми знакомыми Фатер, которые прибыли на помощь Бену. Ее старый учитель двинулся вперед, но по пути остановился поговорить с привлекательной негритянкой. Немного его послушав, она кивнула и что-то коротко сказала в ответ. Шпилке благодарно коснулся ее плеча и продолжил свой к путь к распростертому на земле телу.
— Видели женщину, с которой я только что говорил? Она заняла место этого человека, как только он умер. Она возникла рядом со мной, так что я ее сразу заметил.
Бену потребовался всего один взгляд на чернокожую женщину, чтобы поверить Шпилке. Он узнал в ней свою новую тревогу, вошедшую в его сознание через несколько мгновений после того, как Фатер доказала, не оставив никаких сомнений, как велика ее любовь к нему. Иногда страхи умирают — или нам удается их перерасти, но они всегда замещаются новыми, совершенно новыми страхами, последними, усовершенствованными моделями.
Он подумал о своем покойном дяде, долгие годы тщетно сражавшемся против рака. Сначала врачи обнаружили у него рак кожи и прооперировали его. Несколькими годами позже рак появился у него вновь, на этот раз в простате. Ее вырезали, но через полгода рак объявился у него в печени и съел дядю живьем. Перед смертью этот мертвенно-бледный человек сказал: «Какой был смысл в этой борьбе с болезнью? Я потратил столько времени и сил, я так страдал. Неужели я должен был выстрадать свою смерть?»
Вторя этому чувству, Бен теперь в отчаянии сказал:
— Мы никогда не сможем совладать с собой, верно? Нам не дано знать покоя. Как только что-то дурное уходит из нас или же у нас хватает сил это преодолеть, оно мгновенно замещается чем-то еще более изощренным и опасным.
