* * *
А мои двойники в это время вовсю резвились в гримерке. «Продюсер» Вася, как обычно, вел себя тихо, «гримерша» же Люся отрывалась по полной программе: безостановочно требовала то пирожных, то клубники, то бутербродов с вареной колбасой. Студент театральной студии, действительно похожий на известного певца, манерно капризничал и ругал освещение.
В гримерку робко заглянул администратор:
– Устроились? Прекрасненько. Мы можем сейчас решить материальные вопросы или только после вступления?
– Конечно, сейчас, – взяла инициативу в свои руки «костюмерша». – У нас самолет через два часа после выступления, мы же не успеем ничего. Давайте деньги и покажите, где подпись поставить.
Администратор бросил на нее удивленный взгляд и направился к тихо замершему на стульчике Васе. Деловая часть встречи прошла быстро и без проволочек, документы были подготовлены заранее, Вася послушно ставил свои закорючки там, где это требовалось, Люся почти не делала никаких замечаний.
– А теперь уйдите и не смейте к нам заглядывать, я буду певца гримировать, – заявила она. – И вообще, ему надо поспать немного, а то если он не покемарит полчасика, вообще петь не сможет. Идите отсюда!
– Хорошо, хорошо, – согласился администратор, – у нас уже все готово, и фонограммы ваши, и букеты, если вдруг никто в зале не принесет. Я зайду минут за пятнадцать до начала второго отделения?
– За десять, – рявкнула Люся, – у нас правило такое. Цифра магическая. И не минутой раньше!
Дверь за администратором закрылась, жулики переглянулись и стали переодеваться.
* * *
– Олежек, ты пришел! – Лика вскочила со стула в своей гримерке. – Я знала, что так будет, я так давно ждала этого! Как тебе удалось выйти?
– Сам не знаю, – ответил Олег. – Свидетельница прибежала в отделение и забрала свои показания. Говорит, ошиблась. Я сразу заехал к Ольге, а потом – сюда.
– Конечно, первым делом долг... В этом ты весь. Но ты не беспокойся, мне ты никогда ничего не будешь должен. Даже за свое неожиданное освобождение.
– За освобождение? Так этим я обязан тебе?
– Не обязан, повторяю, пусть в наших отношениях никогда не будет никаких обязательств. Просто папа нажал на кое-какие рычаги, и эту женщину вынудили замолчать. Теперь ты свободен. Я тебе нравлюсь?
Лика действительно была хороша, как может быть хороша женщина, обладающая привлекательной внешностью и потратившая на приукрашивание этой внешности сумму, эквивалентную общей месячной зарплате учителей одной из средних провинциальных школ. А Олег, оказывается, был неплохим артистом, поэтому он смог скрыть гримасу отвращения и просто молча покачал головой.
– Иди в зал, – по-своему поняла его молчание Лика. – Сегодня я буду петь для тебя.
– И для Оли, – тихо добавил Олег.
– Для тебя, – упрямо повторила девушка.
* * *
Кроме славы ловеласа, Андрюсик действительно имел славу неплохого звукооператора, поэтому жертвовать своей карьерой даже за хорошие деньги не хотел. Ему удалось все подготовить, прикинуться смертельно больным и в последний момент заменить себя новичком, абсолютно некомпетентным в сложном деле звукорежиссуры. Мы не оставили Лике ни единого шанса.
Даже дилетант знает, что исполнитель на сцене практически не слышит ни себя, ни фонограмму, обычно проблему решает незаметный наушник или особым способом расположенные колонки. Как уже было сказано, Лика не собиралась петь «живьем», ей еще ни разу не удавалось вытянуть до конца ни одну песню. Странным образом диск с наложением голоса был заменен на «минусовку», а так как из-за халатности нового звукооператора Лика не могла слышать фонограмму в полной мере, то и понять сразу, что происходит, она не могла априори. К тому же по той же странной случайности кто-то включил микрофон, который в подобных ситуациях служит обычным аксессуаром. Так как просто открывать рот скучно и противоестественно, исполнитель обычно сам себе тихо подпевает, совершенно не заботясь о качестве звучания: зачем надрывать связки, если за тебя работает техника?
Начало выступления Лики было прочувствованным и трогательным. Она вышла на сцену в маленьком сияющем стразами платьице, крепенькая, пышущая здоровьем, молча приняла аплодисменты и подняла руку, требуя тишины:
– Спасибо. Я знаю, что сегодня вы пришли, чтобы поздравить меня с днем рождения. И все-таки я хочу посвятить свое выступление человеку, который в данный момент не может радоваться вместе со всеми. Это моя подруга, по трагической случайности прикованная к больничной койке. Она тоже была неплохой певицей, поэтому сейчас обрадовалась бы за меня. Давайте все вместе вспомним Ольгу Камышину, эту песню я посвящаю ей!
Зал послушно взорвался аплодисментами. На подобных мероприятиях люди часто следуют указаниям, нисколько не заботясь о том, как все это выглядит со стороны. И лишь немногим было понятно, что сейчас эта успешная, красивая женщина не воздает должное поверженной сопернице, а хоронит ее, провожая, как истинную артистку, аплодисментами.
Зазвучала музыка, Лика сняла микрофон со стойки:
– Ма-а-я лю-юбовь ка-алышет кровь, – жизнерадостно возопила она, совершенно не заботясь ни о попадании в ноты, ни о звучании. Все по той же «странной» случайности в наушник Лики подавалась фонограмма с голосом, тогда как зал слышал лишь музыку.
Было странно смотреть на это божественное создание, извергающее диссонансные звуки, поэтому на первой минуте зал никак не отреагировал. Зритель пытался понять, что ему делать. Смеяться команды не было, прочувствованная речь, предшествующая исполнению, должна была настраивать на лирический лад, но лирикой тут и не пахло.
Я поступила с Ликой более гуманно, чем она с Ольгой, я не стала платить кучке мерзавцев за то, чтобы они забросали ее пустыми пивными банками, зал и так отреагировал правильно. Люди, наконец, поняли: то, что происходит на сцене, – комично, можно смеяться, и зал взорвался хохотом. Лика, уловив эмоциональную волну из зрительного зала, но не сразу сообразив, что она означает, приободрилась и активнее задвигалась по сцене, пока не поняла, что люди почему-то смеются. Она перестала подпевать и замерла, беззвучно открывая рот, что выглядело еще потешнее. Зал умирал со смеху. Лика сделала несколько неуверенных шагов по сцене, и, наконец, догадалась избавиться от наушника. Она услышала. Услышала одиноко звучащую музыку, гомерический хохот зала, увидела презрение во взгляде Олега, ужас в глазах отца, черные зрачки нацеленных на нее камер. Папаша не поскупился, событие освещали несколько местных телеканалов.
– Безобразие, – трубным голосом выкрикнула какая-то строгая тетка из первого ряда, – и я должна выслушивать этакую мерзость? Безобразие!
Девушка швырнула радиомикрофон в тетку, попала и вылетела за кулисы. Зрители, получив новый повод посмеяться, послушно веселились. Теперь уже было понятно: первое отделение концерта – юмористическое, на нем положено смеяться, чем громче, тем похвальнее. Они смеялись и хлопали, пока не поняли, что конферансье почему-то долго не объявляет следующий номер. Зал притих, похлопал, опять притих, потом начал волноваться. В это время за кулисами творилось невообразимое: кто-то искал сбежавшего звукооператора, кто-то пытался успокоить Лику, кто-то названивал Андрюсику, в надежде вызвать его для наведения порядка. Администратор стоял перед дверью гримерки заезжей звезды и вежливо просил открыть дверь, не понимая пока, что гримерка пуста, а лже-звезда, студент театральной студии, промышлявший в провинциальном шоу двойников, получив свой гонорар и смыв грим, едет на рейсовом автобусе в свой райцентр. Люся и Вася же, как продюсер и костюмер, уже сидели на кладбище и раскладывали по кучкам разноцветные бумажки. В их честности я была уверена, эти люди странно относились и к жизни, и к материальным ценностям. Они могли бессовестно стянуть шоколадку у малыша и равнодушно пнуть ноутбук, оставленный на скамейке в парке.
