— Теперь будут, — проворчал Поллюс. Как иронично, подумал он, что эта проклятущая французская бюрократия, его заклятый враг, с ее раздражающей способностью вынюхивать и высматривать каждую мелочь частной и деловой жизни человека, временно стала его союзником. По крайней мере, теперь он может сообщить собратьям по союзу нечто обнадеживающее. — Ну что же, Бонфис, для начала неплохо. Молодец. Что теперь собираешься делать?
— Мы делаем все, что в наших силах, месье Поллюс. Фотографии и описания преступников разосланы, все сотрудники предупреждены. У нас много шансов задержать их, если, конечно, они еще не покинули страну. Я позвоню вам, как только будут какие-нибудь новости.
— Хорошо. Ты чисто сработал. Я этого не забуду.
Бонфис положил трубку с приятным чувством выполненного долга, но его радость продолжалась недолго. Дверь в его комнату распахнулась, и на пороге возник Моро, потрясая в руке ворохом бумаг. В углу его рта торчала трубка, с которой он никогда не расставался. Моро был его шефом, и родом он был из Шаранта, то есть для членов союза практически иностранцем. К тому же он был ярым поборником законности и имел репутацию неподкупного ублюдка. Между начальником и подчиненным уже давно шла скрытая война. Моро знал, что у Бонфиса есть влиятельные друзья, обеспечивающие ему не слишком заслуженное продвижение по служебной лестнице, и это бесило его без меры. Поэтому Моро всегда внимательно следил за делами Бонфиса в надежде, что корсиканец рано или поздно совершит ошибку. Бонфис же ненавидел Моро почти так же сильно, как мечтал занять его место.
Моро швырнул бумаги на стол подчиненному.
— Я уверен, что вы сможете объяснить мне это, — он кивнул на пачку распечаток, — поскольку сам я пребываю в недоумении. Мне показалось, что наше отделение, бросив все дела, занялось расследованием кражи, забыв указать при этом, что же именно было украдено. Не очень-то красиво, вы не находите? Как же наши люди будут искать украденную вещь, если они понятия не имеют, что надо искать? Да, Бонфис, грязная работа, нечего сказать.
Как обычно, Моро хотел унизить Бонфиса, ткнуть носом в его некомпетентность и глупость. Вот гад, уставился совиными глазами, как будто засек его за кражей наличности из общественной кассы. Бонфис сделал усилие, чтобы голос его звучал равнодушно:
— Мы получили информацию об этой парочке из надежного источника. Я жду, когда поступит полное описание украденных вещей.
Не сводя глаз с Бонфиса, Моро несколько раз затянулся своей трубкой, издавая при этом хлюпающие звуки.
— Что же, капитан, я тоже с нетерпением буду ждать описания украденных вещей. Позаботьтесь о том, чтобы полный список лежал у меня на столе к двум часам. — Он собрал со стола бумаги и, покачивая головой, как будто в недоумении от идиотизма подчиненного, вышел из комнаты.
Merde. Бонфис обезглавил еще одну сигарету. Поллюс не сказал ему о том, что именно пропало, потому, что Поллюс не хотел, чтобы он это знал. Наверное, речь идет о наркотиках. Как это неприятно, ему совсем не хочется ввязываться в грязную историю. Он нашел номер телефона гостиницы Поллюса и снял трубку.
* * *
В сотне миль от него Анна и Беннетт стояли, прижавшись друг к другу, в кабине общественного телефона на главпочтамте города Пулеск. Они физически и морально поддерживали друг друга (правда, больше все же физически) в ожидании, когда их соединят с По. Беннетт с неохотой оторвал губы от шеи Анны — он проводил очередное исследование на шелковистость ее кожи в этом районе, — когда в трубке раздался сухой голос По.
Разговор длился всего пару минут, и собеседники не тратили время на обмен любезностями. Беннетт дал исчерпывающие указания: оставить деньги в церкви, там-то и там-то, к пяти часам этого дня. Когда деньги будут у них, а они сами окажутся в безопасности, он проинформирует По, где тот сможет забрать кейс. Вот и все.
Во второй раз этим утром они зашли в церковь, прошли по нефу, остановились у места, где будут спрятаны деньги, а потом прошли в тайную комнату и вышли на улицу через заднюю дверь. Здесь будет ждать Анна с машиной. Они уехали из Пулеска и направились в Симиан-де-Ротонд, в маленький ресторанчик с прекрасным видом, чтобы в первый раз пообедать в качестве любовников. И, как это обычно бывает у влюбленных, они смотрели на мир сквозь розовые очки и строили воздушные замки.
Сначала они поедут в Италию. Они подадут заявление на восстановление утерянных паспортов и некоторое время проведут на Вилле д’Эсте. Как только паспорта будут готовы, они двинутся в Швейцарию и там найдут приличный маленький банк, куда положат свой миллион. Ну а затем… затем весь мир будет лежать у их ног.
Анна перегнулась через стол и сняла с Беннетта темные очки.
— Так-то лучше. Теперь я вижу твои глаза. Ты ведь понимаешь, что мне придется вернуться в Штаты. По крайней мере, на какое-то время. Ты поедешь со мной?
Уехать из Сен-Мартина, от опасного соседства с мстительным Джулианом По не представлялось Беннетту особой проблемой. Сложнее было смириться с тем, что ему придется покинуть Францию. Однако гораздо хуже будет, если они разлучатся хоть на день. Это Беннетт знал твердо.
Он отодвинул графин с вином в сторону и накрыл ее руку своими ладонями.
— Конечно я поеду с тобой.
— Точно?
— Если пообещаешь мне одну вещь. Никогда не проси меня надевать бейсбольную кепку, особенно козырьком назад.
Они заказали кофе и придвинули стулья к каменной стене террасы, чтобы насладиться открывавшимся перед ними пейзажем. Прямо под их ногами земля резко обрывалась на несколько десятков метров, а дальше переходила в низкую, поросшую изумрудного цвета травой равнину, которая простиралась почти до самых гор Люберона, призрачно маячивших на горизонте в голубоватой дымке полуденной жары. Сама равнина была как будто нарисована кистью живописца — слегка размытая акварель, обрамленная голубым. Голова Анны легла Беннетту на плечо, и он уставился вдаль в полудреме, представляя себе их совместное будущее. Надо сказать, эта картина ему очень нравилась.
* * *
Они сделали короткую остановку по дороге в Пулеск. Беннетт нырнул в кусты и вынырнул оттуда уже монахом, причем весьма упитанным монахом, с выпирающим животиком, который поддерживал широкий кожаный ремень. В конце концов они отказались от тряпок и сделали ему живот из бумаги — и легче весом, и не так жарко, — поэтому он ощущал кожей легкое покалывание от нескольких экземпляров Le Provençal, хорошенько смятых и помещенных в чулок Анны. Беннетт осторожно уселся на пассажирское сиденье. Напряженные, они в молчании проделали остаток пути, медленно въехали в город и остановились в нескольких кварталах от собора.
Беннетт сделал глубокий, нервный вдох:
— Пожелай мне удачи!
Проходящие могли бы увидеть удивительное зрелище — постриженный монах целовал в губы молодую женщину, но, к счастью, мимо них никто не прошел. Беннетт вылез из машины, обеими руками поддернул кверху свое новоявленное пузо, завесил лицо капюшоном и быстрой походкой направился к церкви — руки скрещены на груди, голова опущена, бумажный живот тихо шелестит в такт шагам.
