Поллюс был в ярости. Его голос, и так далекий от того, чтобы считаться дружелюбным, сегодня напоминал арктический бриз:
— Я надеюсь на тебя, Бонфис. И не только я, все наши коллеги тоже рассчитывают на тебя. Докладывай мне обо всем, что происходит, ты понял? Обо всем, и без промедления.
Merde. Ну и что ему делать? Как всегда, он оказался между двух огней. Теперь, как бы дело ни повернулось, его все равно отымеют — либо Поллюс, либо Моро. Да, он оказался по самые уши в этом самом пресловутом шоколаде. Бонфис встал и уныло поплелся выполнять инструкции шефа, всем сердцем желая, чтобы putain англичанин со своей putain подружкой и их не менее putain формулой оказались за пределами Франции.
* * *
Изумительные пейзажи вокруг маленьких деревушек, что рассыпались к северу от Боннью, знамениты тенистыми долинами, огромными полями, простирающимися до самого горизонта, и практически полным отсутствием местного населения. Эта местность также известна большим количеством cabanons или bories — небольших, грубо сделанных каменных хижин, которые когда-то, до всеобщей механизации сельского хозяйства, строили пастухи и фермеры, живущие на холмах. От многих из них сейчас остались только стены (поскольку по закону любая постройка, хоть издалека напоминающая крышу, облагается налогом, местные пастухи не торопились их реставрировать) или просто нагромождение камней, поэтому Беннетт и Анна лишь к полудню нашли то, что искали.
Они случайно наткнулись на заросшую травой дорогу, которая вела на просеку, где несколько столетий назад кто-то построил большой каменный ангар. Конечно. сейчас он был заброшен, половины крыши уже не было, да и стены покосились от времени, а некоторые участки держались только благодаря подпирающим их колючим кустам ежевики. Но все же они спрятали машину в одном конце ангара, укрылись от солнца и ненадолго расслабились, поскольку до ближайшей gendarmerie было не меньше десятка миль.
С того момента, как они наткнулись на полицейский пост у въезда на шоссе, прошло уже несколько часов. Все это время Беннетт пытался найти выход, путь к спасению, не зависящий ни от машины, поскольку ее номера были известны полиции, ни от неизбежного предъявления документов в аэропортах или на железнодорожных вокзалах. Он как-то пошутил, что им придется идти до Италии пешком. Что же, теперь это казалось реальной возможностью. Смогут ли они пересечь всю страну — прятаться по кустам днем, идти ночью, обходить деревни, спать на земле? Идти-то будет очень нелегко. Дай бог, чтобы они миль двадцать в день смогли пройти. Такими темпами путешествие займет у них несколько недель. Он невидящим взглядом уставился на карту, которую Анна раскрыла у себя на коленях, и пришел в себя, только когда почувствовал на шее ее теплые пальцы. Девушка пыталась снять напряжение, массируя мускулы шеи и плеч.
— Беннетт, я так поражена! Ты за десять минут не проронил ни слова.
— Извини. — Он попытался улыбнуться. — Признаюсь, я не в лучшей форме, но, понимаешь, мы тут попали в довольно серьезную переделку.
Анна посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Беннетт, я хочу тебе признаться. Может быть, сейчас не лучшее время говорить об этом… — Она помолчала, потом наклонилась к нему и поцеловала морщинку, залегшую между его бровей. — Но я ужасно хочу есть!
Когда они ели в последний раз? Беннетт уже и вспомнить не мог. Он тоже ощутил противную, сосущую пустоту в желудке и резко поднялся.
— Ты права, — сказал он. — Нам надо обязательно перекусить. — Перспектива деятельности, как всегда, немного взбодрила его. — Собирайся, мы поедем в Апт. Только не забудь приклеить фальшивые усы.
Они подошли к машине. Беннетт присел, набрал пригоршню грязи и тщательно замазал буквы и цифры на номерном знаке. Он поднялся и отряхнул руки, но тут взгляд его упал на мешок с деньгами, лежащий на заднем сиденье, — мешок с миллионом долларов. Беннетт вынул его из машины, внес в ангар и спрятал под грудой битого камня в дальнем углу, а потом еще и сухими ветками завалил. Анна в недоумении наблюдала за ним.
Он вернулся, вытирая грязные руки о штаны и пытаясь снять с лица паутину.
— Я не хочу таскать этот мешок по городу, — сказал он, заводя двигатель, — а оставлять его в машине слишком опасно. Ты знаешь, что в летнее время в Воклюзе машины угоняют каждые пять минут? Просто ворам не хочется ждать до сентября, они желают поехать в отпуск летом.
Сидя за рулем, Беннетт повеселел. Что-нибудь обязательно подвернется, как это случалось в последние дни, когда, казалось бы, дела их шли из рук вон плохо. Он чувствовал себя легким, почти невесомым, то ли от голода, то ли от усталости. Он искоса взглянул на свою соседку, положил руку ей на колено и легонько сжал.
— Так-с, дамочка, я принимаю заказы на завтрак, обед и ужин. Чего изволите?
— Во-первых, я хочу свежих круассанов с маслом, — сказала Анна мечтательно. — Потом два сэндвича с ветчиной, пиццу, пару порций этого чудесного жирного цыпленка, которого здесь везде подают, жареную картошку, сыр, бутылку красного вина…
— Я поражен. Неужели вы не закажете сосисок?
— Нет, сосиски я оставлю на обед.
Они пересекли D232 и спустились вниз по узкой, извивающейся дороге, которая подходила к Апту с юга. На окраине города было полным-полно машин, грузовиков и трейлеров, а в особенности столь любимых французскими подростками мотоциклов — у многих были сняты глушители, и они издавали вой, способный разбудить мертвых на другом берегу Средиземного моря. Беннетт вдруг вспомнил, что была суббота — рыночной день в Апте, удачная возможность затеряться среди толпы зевак и покупателей.
Беннетт отвоевал место на парковке у супружеской пары в ярких одеждах и в машине с британскими номерами. Он воткнулся на свободное место на секунду раньше их и с удовлетворением послушал возмущенные реплики.
— Как это типично для лягушатников, — сказала женщина ядовитым голосом. — Просто типично, другого слова не подберешь! Какой позор! Ты видел? Этот противный французишка ужом влез на наше место.
Беннетт улыбнулся ей и кивнул, потом выключил двигатель и вылез из машины. Да, сердечной дружбы между двумя державами никак не получается, подумал он.
Прежде всего, по совету Анны, они зашли с магазинчик, торговавший веревочными сандалиями, плетеными корзинами, дешевой и красочной провансальской керамикой, сделанной в Тайване, штопорами с гнутыми ручками и разнообразными головными уборами. По теории Анны, шляпы должны были хоть как-то замаскировать их голые лица, отвлечь посторонних наблюдателей от их физиономий, слишком похожих на свои фотографии в газете. Она выбрала соломенную шляпу с широкими полями, Беннетт купил плоскую матерчатую кепку, какие носят игроки в boules по всей Франции. Надвинув покупки на лоб по самые очки, Беннетт и Анна отправились на поиски съестного — рука об руку, как образцовая молодая пара в разгар летнего отдыха.
Базар в Апте тянется с одного конца города до другого, занимая все крупные площади и улицы и выплескиваясь на узенькие переулки и крошечные пространства между домами. Здесь можно купить практически все: от открыток и сувениров до газонокосилок и ловушек для ос. А больше всего предлагается пищи — она разложена на лотках и на раскладных столах, спрятана в магазинчиках, откуда доносятся чарующие ароматы. Вот, например, целый квартал, специализирующийся на козьем сыре, — тут вам и мягкие, влажные молочно-белые сырные головки, истекающие полупрозрачной сывороткой, и твердые бледно-желтые колобки, месяцами томившиеся в маринаде из оливкового масла. А вот продается свежий тунец — на заказ вам отрежут кусок от туши размером с десятилетнего мальчика. Дальше в булочной можно найти целые горы хлеба — fougasses, ficelles, boules, pompes a ‘huile — батоны вытянутые, круглые, шарообразные, выпеченные с оливками, розмарином или кусочками ветчины и сыра. Вот радугой красок сверкают фруктовые и овощные ряды. А дальше стоят серьезные мясники — кто-то специализируется на говядине, кто-то на свинине, а кто-то продает только конину. Но между этим сияющим и благоухающим великолепием Беннетт и Анна с упавшим сердцем заметили десятки голубых рубашек — под жарким полуденным солнцем, суровые, настороженные, по базару бродили жандармы.
