– Вейд… Я попрошу Джоан, чтобы она присмотрела за вами несколько дней. Вы же ее помните? Моя ассистентка. Она молодая, веселая. У нее теперь есть пудель…
Даррел хмыкнул:
– Пап, ты забыл прошлые каникулы? Она сбежала от нас с Вейдом через два часа – и даже не оглянулась. Думаю, лучше тебе взять нас с собой.
– Никто никуда не летит! – воскликнул доктор Каплан и потер глаза. – Это нереально.
Лили тихо подошла к нему и протянула планшет.
– Очень даже реально, дядя Роальд. Он ведь был вашим учителем, другом, Вейд называл его дядей. Мы запросто могли бы слетать в Европу. Вот смотрите, самый ранний рейс – через три часа. Мы как раз успеем. Номера кредита на предыдущие билеты у меня есть. У папы спросила, он не против. Так что берем с собой зарядники для мобилок – и вперед!
– Ты успела спросить папу? – растерялся Роальд.
Лицо отца разгладилось. Вейду захотелось обнять свою кузину. Проверни такое Бекка – он бы точно не удержался.
Отец стоял в углу комнаты – глаза закрыты, голова запрокинута. Вейд прекрасно знал, что значит такая поза: обдумывает последние вопросы. У него отлично получалось все взвесить и предусмотреть. С другой стороны, нельзя давать ему думать слишком долго, а то он, того и гляди, найдет миллион причин, чтобы не ехать в Берлин с кучей подростков на шее, выудит из памяти кандидатуру достойной няньки и полетит один.
– Папа. Я хочу поехать, – решительно заявил Вейд.
– И я! – отозвался Даррел. – Давай полетим. Все вместе. Одной семьей.
– Ох, ребятки… – Роальд обнял сыновей за плечи. – Ладно. Едем!
– Я бронирую билеты и вызываю такси! – тут же вызвалась Лили. – Собираем вещи. Выезжаем через полтора часа.
Глава восьмая
Новотна, Польша
9 марта 22:23
На вспаханные поля Северной Польши падал снег. Мужчина в длинном плаще из черной кожи стоял с каменным лицом в лучах трех прожекторов. Из-за яркого света его стриженая седая голова напоминала заснеженную вершину. Он вглядывался в землю, которую выкидывали, лопата за лопатой, прямо из-под его ног землекопы.
– Пятнадцать дней ковыряем – и все впустую, – раздался голос у него за спиной. – Люди измотаны. Нужно искать в другом месте.
Седой чуть повернул голову к говорившему; взгляд его при этом остался прикован к яме.
– Она указала доктору фон Брауну точное место. Она знает, о чем говорит. Или, может, ты сам ей скажешь, что мы бросаем работу?
Собеседник отшатнулся:
– Нет-нет! Я всего лишь подумал, что в координатах ошибка…
– Фройляйн Краузе не ошибается.
– Но все-таки пятнадцать дней – и по-преж…
Дз-зын-нь!!
У седого замерло сердце. Землекопы застыли и уставились на него. Опираясь на их протянутые руки, он спустился в яму по выдолбленным ступенькам. И, встав на дно, приказал землекопам уйти. Взяв в одну руку фонарик, он достал из кармана плаща мягкую кисточку и счистил с обнаруженного предмета вековую грязь. Вот показался уголок. Что-то прямоугольное? Его сердце заколотилось. Как она и сказала: «Бронзовый ларец размером с коробку от туфель “Гуччи”…» Кому же, как не ему – человеку с безупречным вкусом, – точно знать, что это за размер! Он еще поработал кистью, слой за слоем снимая налипшую за долгие столетия землю – и бронзовый ларец наконец предстал перед ним.
Как можно бережней он вытащил его из грунта.
– Свет! Побольше света! – крикнул он.
Находку тут же осветили два рабочих прожектора. Острым концом кисточки мужчина в плаще счистил с ободка крышки остатки присохшей земли. Поставив ларец на землю, откинул застежку. Глубоко вздохнул, чтобы хоть немного унять бешено колотящееся сердце – и поднял крышку, которую не открывали вот уже пять столетий.
Внутри, на ошметках бархатной ткани, лежал свернутый кожаный шнурок с кулоном. В лучах прожекторов сверкал огромный рубин в форме морской твари с двенадцатью переплетенными щупальцами – столь же безупречный, как и пятьсот лет назад.
Кракен.
Седой посмотрел вверх.
– Так что ты там говорил?
* * *
В этот же миг, только на тысячу миль южнее, то же самое звездное небо смотрело на итальянский город, отходивший ко сну. «Болонья весенним вечером – настоящий рай», – бормотала женщина средних лет, сидя за столиком маленького кафе. Улица пустела. Хозяева лавочек и ресторанчиков, закрываясь на ночь, переворачивали стулья, опускали железные жалюзи, чтобы завтра с утра открыться для новых посетителей. Сидя в плетеном кресле, женщина допила свой эспрессо, поставила чашечку на блюдце и взяла со стола мобильник.
– Да ответьте же вы наконец! – произнесла она вслух, в четвертый раз за последние десять минут набирая все тот же номер.
И в четвертый раз услышала то же краткое сообщение автоответчика. Тогда она дождалась длинного сигнала и заговорила: «Генри, позвоните мне, пожалуйста. Дело касается Роберто. Я кое-что выяснила о том, что случилось с ним в прошлом году. Он надеялся, что я выясню это хотя бы теперь. Перезвоните, как только услышите сообщение, нам срочно нужно поговорить!»
Она отключилась. Тишину площади разорвал бой часов. Женщина взглянула вверх, на шестисотлетнюю башню, затем перевела взгляд на экран телефона. Часы, установленные на башне в XIX веке, отставали всего на минуту.
Машин стало меньше. Пора возвращаться в офис – это несколько минут пешком. Завтра с самого утра у нее лекция по поэзии Микеланджело, а ей еще нужно сделать в тексте кое-какие пометки. С каким удовольствием ее муж Роберто, страстный поклонник поэзии великого художника, послушал бы эту лекцию. Но он не сможет прийти – и лишь по одной причине…
Не успела она вынуть из сумочки несколько монет, как на мостовую перед кафе вдруг с ревом вырулил черный автомобиль. Поравнявшись с ее столиком, он остановился – так резко, что из-под колес полетела щебенка. Задняя дверь распахнулась, и перед женщиной вырос человек в масляно-черном костюме.
– Auito! – закричала она. – Помогите!
Хозяин внутри кафе выронил швабру и бросился на улицу, опрокидывая стулья.
– Что такое? Сеньора Мерканти?!
Человек в черном костюме одной рукой зажал женщине рот, другой перехватил ее за талию. Пытаясь вырваться и яростно пинаясь, она опрокинула ногами столик. Но масляно-черный затащил свою жертву на заднее сиденье, и машина, взревев, умчалась прочь.
Выскочив на улицу секунду спустя, хозяин кафе застал лишь опрокинутый столик да все еще плясавшее на тротуаре кофейное блюдце.
Глава девятая
