– Если ты ошибаешься…
Но Эбнер не дал ей договорить:
– Знаю. Я тоже сяду в неисправный лифт.
Глава двадцатая
Вейд шагнул к воротам кладбища, и на плечо ему легла рука.
– Жди здесь, – шепнул отец. – Поищу, как пробраться на территорию.
Ага, территорию смерти.
Отец трусцой побежал по одной из дорожек. В колледже он профессионально занимался бегом, и Вейд часто с восхищением разглядывал трофеи на полке в отцовском кабинете. Но сейчас ему хотелось, чтобы отец бегал не так быстро. Через пару секунд силуэт скрылся за углом, и Вейд неожиданно почувствовал себя одиноко. Стоял поздний темный вечер, слегка подморозило, шел снег.
К тому же Вейд осознал, что отец, взрослый человек, рискует гораздо больше, чем они, дети. Убегать от преследователей на автомобилях, петлять по улицам чужого города, чтобы скрыться от погони, бродить по подземельям – дети могли списать все на глупые туристические забавы. А что скажет папа? Зачем он вообще в этом участвует?
А затем, что речь идет о жизни и смерти.
Ночью ворота казались гораздо выше, чем утром. А острые шипы наконечников смотрели в небо, как пики средневековых рыцарей.
Вейд вдруг шкурой почувствовал, что на старом кладбище полно призраков. Наверное, давала о себе знать холодная снежная ночь, чужая страна, огни пробегающих вдалеке автомобиле.
– Уверен, за нами следят даже сейчас.
– Даррел, перестань!
– Они здесь, – вдруг начал он резко оглядываться по сторонам. – У меня чутье на такие вещи. Я чувствую это напряжение в воздухе. У меня с детства так. Движение в темноте, шаги, шепот, чьи-то взгляды ото всюду. Все это сгущается у меня в голове, и я чую приближение злого рока. Вот как сейчас. Мрак надвигается на нас…
– Сам ты – мрак, мягко говоря, – осадил брата Вейд. – Ты напугал всех.
– Так уж прямо и я? – возмутился Даррел, переминаясь с ноги на ногу, точно теннисист в ожидании подачи. – Мы лезем на кладбище среди ночи. На кладбище – ночью. Вот все и психуют.
– Слушайте, хватит уже, а? Бекка и так боится.
– Мы все боимся, – ответила Бекка, стараясь укрыться в тени арки ворот. – Нормальные люди не лазят ночью по кладбищам. У меня все поджилки трясутся. И сил уже нет никаких. Может, нам лучше вернуться домой? Совсем домой, я имею в виду, в Техас.
Вейд уже почти согласился, но тут появился отец – на том же месте, откуда убежал на разведку.
– Форт-Нокс, а не кладбище, но я нашел лазейку в живой изгороди под стеной. Там калитка, но она даже до плеча не достает, так что мы легко перелезем.
Через десять минут, на протяжении которых Даррел миллион раз оглянулся и два миллиона раз забежал вперед, они дождались момента, когда на дороге не было машин, перелезли через низенькую калитку и оказались на территории кладбища. Территории смерти.
– Держимся стены, – предупредил Даррел, согнувшись, как суперагент на задании в каком-нибудь боевике. – И говорим шепотом.
Они последовали совету и шли вдоль стены, пока Лили при помощи карты на планшете не отыскала дорожку, по которой они ходили днем. Под прикрытием высоких деревьев они добрались до надгробия Купферман. Снег к этому времени снова превратился в дождь.
Ночью склеп навевал еще больше тоски, чем днем. Невысокий склеп из черного камня с остроконечной крышей оплетал дикий виноград, колонны у входа потрескались, а стены поросли мхом.
Старый, выеденный ветрами диск солнечных часов, разделенный заостренным клинком гномона, блестел от воды.
– Следуй за гномоном, следуй за клинком, – процитировал Даррел. – Похоже, клинок указывает внутрь склепа.
Лили сделала шаг назад.
– Я вот подумала – раз это склеп жены дяди Генри, то теперь и он… он тоже там?
Роальд посмотрел на нее, потом на склеп.
– Скорее всего. Когда все разошлись, его положили туда покоиться с миром.
– Тогда нам, наверное, не следует входить?
Доктор Каплан провел рукой по волосам. Идея его явно смущала.
– Не следует. И мы бы не стали, не попроси нас Генрих. Считаю, что его последняя воля дает нам право пренебречь уважением перед прахом покойных.
Бекка тихо добавила:
– А может, так мы и проявим уважение к его праху. Ведь он вел нас сюда от самого Техаса.
Вейд заметил, как Бекка покраснела.
– Хорошо, будем считать, что выполняем последнюю волю покойного и идем по ключам, – резюмировала Лили.
Вейд наклонился над гномоном, который в темноте напоминал курок.
– Если продолжить от него прямую линию, то она упрется в пол с правой стороны у дальней стены склепа.
– Мальчики, – позвал Роальд сыновей, и они вместе подошли к входу.
Внутрь вела потемневшая бронзовая дверь. Широкая и массивная, будто в каком-нибудь бомбоубежище, она крепко сидела в хорошо смазанных петлях – едва они втроем надавили на ручку, как дверь поддалась легко и бесшумно.
За ней открылось темное помещение.
Лили включила фонарик на мобильнике. Его слабый луч осветил темноту склепа. В центре стояли два чистых каменных саркофага, один из них совсем свежий, в каменных крышках были вырезаны фигуры, накрытые саваном.
– Теперь дядя Генри снова вместе с женой. Вейд, доктор Каплан, мне так жаль, – шепнула Лили.
– Спасибо, – ответили отец с сыном.
Даррел вглядывался в темноту.
– Гномон указывает в тот дальний угол. Лили, посвети…
Слабый луч выхватил из темноты лишь бетонные блоки. Больше ничего примечательного в заднем углу не нашлось.
– Посвети сюда, – попросил доктор Каплан, показывая на стену. – Выше, выше. Стоп!
Примерно в центре стены оказался вырезанный из камня рельеф Солнечной системы – именно так, как ее представляли много веков назад. Солнце в центре, семь идеально ровных колец вокруг и на шести из них маленькие полусферы планет.
– Гелиоцентрическая система Коперника состояла из шести планет и сферы неподвижных звезд, – начал объяснять доктор Каплан, отсчитывая планеты от Солнца. – Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер и Сатурн. Нептун, Уран и Плутон открыли только после изобретения телескопа.
– В послании говорится, что Земля вращается. Вдруг так и есть? Лили, дай-ка фонарик… – И Бекка, подсвечивая себе, подошла к стене. Планеты представляли собой вырезанные из камня полусферы разных размеров. – Земля третья?
– Да, третий камешек от Солнца, – сообщил Даррел.
