— Вы меня слышите, молокососы? — рявкнула Энна. — Прочь!
Солдаты повернулись и медленно ушли.
Изи вздохнула:
— Бедные мальчики горюют, а я не знаю, как им помочь.
— Зато я знаю. Только разреши, и я их так высеку!
Изи коротко рассмеялась и кивнула:
— Я понимаю, что тебе этого хочется, но не думаю, что есть такая необходимость. По крайней мере, на этот раз. — Она посмотрела в глаза подруге. — Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности, Энна. Я так рада, что ты вернулась.
Энна подавила внезапно возникшее неловкое чувство — как будто она чем-то обидела Изи и только теперь об этом вспомнила. «Огонь. Я ей еще не рассказала!» Ведь она потому и сбежала из Остекина почти сразу после сражения, что не хотела говорить подруге о том, что прочитала пергамент. Она опасалась, что Изи начнет смотреть на нее так же, как она сама смотрела на Лейфера, гадая, какая часть его поступков принадлежит самому Лейферу, а какая продиктована огнем, и постоянно ожидая, что брат сорвется и вспыхнет пламя. Изи сказала: «Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности». Разве может Энна предать ее?
— Что-то не так? — спросила Изи.
— Э-э… нет, ничего. Я тоже рада, что вернулась. Чем я могу тебе помочь, Изи? Мне бы хотелось быть полезной.
— Ты по-прежнему моя горничная.
— Да, это уже кое-что, — кивнула Энна. — Ну, тогда я стану самой героической королевской горничной в истории Байерна.
Изи покачала головой:
— Королева… В первые шестнадцать лет моей жизни королевой для меня была моя мать, а когда я приехала в Байерн, здесь королевы не было уже много лет. И теперь вдруг я сама — королева. Я еще не привыкла к этому.
— Наверное, и люди еще не привыкли. Я и сама-то, когда пришла сюда, спросила у стражников: «А где принцесса? То есть королева». А они сказали: «Ты имеешь в виду светловолосую госпожу?»
— Ничуть этому не удивляюсь. — Изи провела ладонью по шарфу, скрывавшему ее волосы. — Я понимаю, что слишком выделяюсь с такими волосами, длинными и светлыми, но не могу заставить себя обрезать их.
— Обрезать? — изумилась Энна. — Еще чего! Это часть тебя самой!
Изи улыбнулась и вошла в дом городского совета, но Энна помедлила у двери. Она повернулась лицом на юго-восток, туда, где находилась Тира и где лежал Айболд, ближайший из захваченных тирианцами городов. И почувствовала, как зашевелились волоски на ее руках. Враги были так близко… Так близко, что Энне показалось: она может закрыть глаза и найти дорогу на юго-восток просто по теплу их тела. И от этого у нее сжался желудок.
Энна повернулась к югу спиной и последовала за Изи на военный совет, один из множества этой осенью. Желтели листья, падали кедровые орехи, а советы все продолжались. Советы, собрания, разработка стратегии, и неожиданные стычки с тирианскими войсками, и захват десятков тирианцев в плен… Наконец погода решительно повернула к зиме. Схватки между Байерном и Тирой стали реже, а потом прекратились, как останавливается с наступлением холодов ток соков в дереве. Тира захватила еще два приграничных города, но крупных сражений больше не было: похоже, обе стороны предпочитали переждать зиму и с наступлением весны ударить снова.
А Энна становилась все беспокойнее.
Как-то вечером она сидела в зале дома городского совета, занимаясь починкой фартука, чтобы чем-нибудь занять руки. Изи куда-то ушла вместе с Джериком, а горничная королевы все сильнее чувствовала, что ей нужно быть чем-то большим, нежели просто подругой. Энна заметила, что то и дело невольно смотрит на юго-восток, в сторону Айболда. Зимний ветер толкал ставни на окнах, и те постукивали о стены, отчего Энне казалось, что она сидит внутри барабана. Уколов палец иглой, она сердито слизнула выступившую на коже капельку крови.
— Чудесные у вас тут девушки.
Слишком четкий, старательный выговор заставил Энну вздрогнуть еще до того, как она поняла, кто это сказал. Трое солдат вели через зал связанного пленного тирианца. Он поймал взгляд Энны и усмехнулся:
— Рад видеть, что в этой скучной стране может быть что-то приятное для жителя Тиры.
Один из солдат грубо подтолкнул его, и они ушли в глубину здания.
Энна долго сидела, таращась на качающуюся на петлях дверь и жалея, что не сумела сказать в ответ чего-нибудь язвительного и умного. Ее гнев на пленника, и неумение ответить, и ощущение собственной бесполезности в то время, когда Тира вольготно устроилась на землях Байерна, — все это привело к тому, что у Энны разгорелось лицо и участилось дыхание. Тепло, шедшее от очага, охватило ее лодыжки и поднялось до самой шеи. Тепло, оставленное солдатами, толкалось в ее кожу. Оно охватывало ее лицо, как горячие ладони. В комнате словно бы потемнело, и Энна потерла глаза, чтобы видеть все более отчетливо.
У нее в груди, в том пространстве, которое она наполняла теплом в день смерти Лейфера, что-то начало выжидающе пульсировать, и Энна ощутила приятное и коварное желание подчиниться зову. Избавиться от этой липкой жары, втянуть ее в то пространство внутри себя, зажечь один маленький огонек…
Энна вскочила, сорвала с вешалки плащ и вышла на улицу, под холодные порывы ветра. Тепло сразу оставило ее, и Энна облегченно вздохнула. Такого сильного желания зажечь огонь она еще не испытывала. У нее дрожали руки и ноги, и явно не только от холода.
Ветер подталкивал ее в спину, и Энна пошла вместе с ним в сторону лагеря. Ей стало немного лучше, но она не хотела возвращаться в дом, где струйки тепла от людей и от очагов снова нападут на нее.
И тут Энна вдруг вспомнила, что сказал ей Лейфер, когда она спросила, не может ли он остановиться. «Ты не понимаешь, если задаешь такие вопросы. Я должен это использовать».
Может быть, он пытался сопротивляться, но постепенно понял, что огонь идет собственным путем? Энна представила, с чем ей придется иметь дело, и у нее напряглись все мышцы. Она не ожидала, что огонь может оказаться таким могучим, но теперь, когда она это знала, ее решимость сопротивляться и преодолеть огонь стала лишь сильнее.
В городе царила обычная для начала зимнего вечера легкая суета. Каждый дом был занят капитанами и министрами, кузнецами и кожевниками. По обе стороны городской стены стояли группы коричневых шатров, каждая под знаменем своей боевой сотни. И не было такого места, где Энна могла бы остаться одна.
Девушка остановилась у конюшен возле восточных ворот и выбрала надежное седло для своей милой серой кобылы, которую звали Мерри. Должность королевской горничной имела свои преимущества.
У Энны не было какой-то конкретной цели, и она позволила Мерри самой выбирать дорогу. Ветер обдувал ее кожу. Небо хмурилось, облачное и тусклое. Невысокие холмы выглядели почти бесцветными под коркой снега. Отсутствие жизни бодрило, и Энна чуть сильнее сжала коленями бока Мерри, посылая ее вперед.
Солнце опускалось быстрее, чем она ожидала, и все вокруг наполнилось тем призрачным серым светом, который внезапно превращается в черноту. Энна повернула кобылу на северо-запад, уверенная, что это дорога обратно, и поспешила назад.
