– Ну как тебя угораздило? – бушевал Фред.
– Я выпил всего пару порций, – оправдывался Салли.
– А где двенадцать часов?
– Я вообще не собирался в тот день лететь.
– Ты был обязан доложить командиру.
– Пап, неужели я не знаю регламента? Да, был обязан доложить. Но не доложил. Выручал сослуживца. Я великолепно летел, никаких глюков не было. Если бы не эта тварь диспетчер, я бы нормально приземлился.
Однако доводы Салли не убеждали ни отца, ни тех, кто проводил расследование.
Сразу после катастрофы к нему относились с сочувствием. Как-никак, второй самолет благополучно сел. Салли пострадал при катапультировании (этот вид катапультирования считается травматическим), но тоже остался цел. Больше всего досталось ни в чем не повинной Жизели. Такая прекрасная пара, а теперь у них жизнь поломана.
Отношение резко изменилось, когда в прессу просочились данные токсикологического анализа. Общественное мнение, словно борец-тяжеловес, положило Салли на обе лопатки. Газета, сумевшая первой заполучить результаты анализа, вышла под заголовком: «А был ли трезв пилот в момент катастрофы?» Потом «полоскать» историю Салли принялись телеканалы. Эти уже не задавались вопросами. Они обвиняли.
Никто не желал принимать во внимание, что в крови Салли были зафиксированы всего лишь следы алкоголя и что при грубейшей ошибке авиадиспетчера даже абсолютно трезвый летчик не избежал бы столкновения. Командование, придерживающееся принципа «нулевой терпимости», сочло результаты анализов отягчающим обстоятельством. Салли еще мог понять падких на сенсацию газетчиков и тележурналистов – СМИ свойственно переключаться на новейшую версию события, начисто забывая все прежние. Но его удивляла позиция военных. Как бы там ни было, он очень скоро превратился в главного виновника воздушной трагедии. Никто больше не вспоминал ни о странном исчезновении записи его переговоров с наземной службой, ни о таком же странном бегстве Эллиота Грея, покинувшего дежурство.
Теперь СМИ именовали Салли Хардинга не иначе как «безответственным пилотом-пьяницей», который, как цинично заметил один комментатор, «приземлил свою жену в кому».
После этого Салли бросил читать газеты. Дни напролет он просиживал у койки Жизели, которую перевезли в больницу Гранд-Рапидс, ближе к родственникам. Салли постоянно разговаривал с ней. «Малышка, останься со мной», – шептал он. Салли держал ее руку. Синяки и ссадины исчезли, кожа Жизели приобрела почти естественный цвет, но ее гибкое стройное тело усохло, а глаза так и оставались закрытыми.
Шли месяцы. Работать Салли не мог. Все сбережения он тратил на адвокатов. Поначалу, следуя их настоятельным советам, он подал в суд на диспетчерскую службу аэропорта Линтон. Но Эллиот Грей был мертв, немногие свидетели трагедии путались в показаниях. Салли махнул рукой на иск и сосредоточился на собственной защите. Те же адвокаты убеждали его лично присутствовать на процессе. По их словам, его дело было достаточно простым и он мог рассчитывать на симпатии со стороны жюри. В действительности его дело вовсе не было простым. Его дело рассматривал не гражданский, а военный суд, руководствовавшийся четкими инструкциями. То, что между выпивкой с друзьями и полетом прошло менее двенадцати часов, было прямым нарушением директивы 301.2. Помимо этого, Салли был виновен в порче государственного имущества. Военных судей не интересовало, какой диспетчер допустил грубейшую ошибку и чья жена стала жертвой трагедии. У обвинения были показания двух свидетелей, видевших, как Салли выпивал в ресторане отеля. Они же назвали время, когда это происходило.
Салли чувствовал себя попавшим в ад. Нет, даже хуже – в чистилище. Над его головой был занесен невидимый топор. Сам безработный, жена в больнице, ее родня не желает его видеть, собственный отец его стыдится, сын постоянно спрашивает про маму. Из-за нескончаемых кошмаров он возненавидел необходимость спать, однако, проснувшись, попадал в кошмар реальности. То, что было значимым для Салли, его адвокаты находили второстепенным. Для него главной ценностью стало время. Если он признает себя виновным, ему дадут меньший срок и он раньше выйдет на свободу. В мир, где его ждали Джулз и Жизель.
Адвокаты убеждали его не оставлять борьбы. Вопреки их советам, Салли признал себя виновным.
Ему дали десять месяцев тюрьмы.
Салли вошел в камеру, вспоминая последний телефонный разговор с женой.
«Хочу тебя видеть».
«Тогда прилетай. Я тоже хочу тебя видеть».
Эти слова были его манной небесной, его мантрой, медитацией и молитвой. Они поддерживали его веру… вплоть до того дня, когда ему сообщили о смерти жены.
Вместе с Жизелью в душе Салли умерла вера.
* * *
День благодарения подходил к концу. Салли поехал домой; Джулз заснул прямо на сиденье. Приехав, Салли отнес сына в комнату и уложил, не став раздевать. Потом прошел на кухню и налил себе бурбона. Досадуя, что переел, Салли плюхнулся на диван, включил телевизор, нашел футбол и стал смотреть, приглушив звук. Хотелось забыться на весь остаток вечера.
Бурбон был выпит. Глаза закрывались. Салли погружался в дрему. И тут он услышал стук.
– Джулз, это ты стучишь?
Ответа не было. Салли снова закрыл глаза. Стук повторился. Похоже, стучали в дверь. Кому же он понадобился?
Салли встал, прошел к двери. Его сердце билось все быстрее. Не спрашивая, кто там, он повернул защелку и распахнул дверь.
На пороге стоял Элиас Роу в рабочей куртке и грубых перчатках.
– Можно мне с вами поговорить? – спросил Элиас.
Четырнадцатая неделя
ВЫПУСК НОВОСТЕЙ
9-й канал, Алпена
(Эми на Мейн-стрит.)
Э м и: Сегодня жители Колдуотера и многочисленные гости города узнали шокирующую новость. Келли Подесто, девочка-подросток, которая утверждала, что ей звонит ее умершая подруга, вдруг заявила, что всю историю она… выдумала.
(Келли на брифинге; слышится щелканье фотоаппаратов.)
К е л л и: Я хочу попросить прощения у всех. Мне никто не звонил. Просто я очень тосковала по своей подруге.
(Репортеры наперебой задают ей вопросы.)
Р е п о р т е р: Зачем ты это сделала?
К е л л и: Я не знаю. Наверное, чтобы как-то выделиться. Все эти люди… Им звонят. Мне стало завидно.
(Шквал вопросов.)
Р е п о р т е р: Келли, значит, ты придумала эту историю, желая привлечь к себе внимание?
К е л л и (плачет): Простите меня. И я прошу прощения у семьи Бриттани. Я очень жалею, что это сделала.
(Эми на Мейн-стрит.)
Э м и: Вы слышали признание из уст самой Келли. Но, кроме нее, остаются еще шестеро. Месяц назад на собрании горожан они заявили, что им звонят покойные близкие. До сих пор никто из шестерых не отказался от своих заявлений. Некоторые, например Кэтрин Йеллин, искренне сочувствуют Келли Подесто.
