Салли оставили на ночь в больнице. Проснулся он рано утром. В голове еще гудело. Открыв глаза, он вдруг увидел входящего в палату Джека Селлерса. Тот был в форме.
– Ну как, очухались? – спросил Джек.
– Похоже, что да.
– Что вы мне можете о нем рассказать?
– О ком?
– О Хорасе.
– Немного, – соврал Салли.
– У него там был не дом, а настоящий пункт слежения, – сказал Джек. – Я таких игрушек отродясь не видел. Да и времени их рассматривать особо не было. Где-то минут через двадцать в дом нагрянули федералы. Представляете? Человек десять, если не больше. Оборудование забрали с собой, а нам велели помалкивать.
– А как вы нашли Хораса?
– Он сам позвонил.
– Вам?
– Ну, не лично мне. В пятницу, ближе к вечеру, он позвонил в участок и сообщил о трупе в своем доме. Когда мы приехали, то нашли в подвале, в потайной комнате, труп самого Хораса. Лежал на полу.
– Он что же, покончил с собой? – спросил оторопевший Салли.
– Не знаю. Его федералы тоже забрали.
Салли откинулся на подушку. У него болела и кружилась голова. Хорас мертв. Это он еще понимал. Но если Хорас и есть Эллиот Грей… Думать было тяжело и больно.
Джек полез в карман и достал мятый конверт:
– Я сейчас нарушаю миллионы законов. Это я нашел в его столе. И взял. А иначе забрали бы они… Я так понимаю, у вас были свои счеты с Хорасом. У меня тоже. И еще у нескольких людей, кое-кто из которых мне небезразличен. То, что хотите знать вы, хочу знать и я, но вовсе не обязательно, чтобы об этом узнал весь мир. Надеюсь, вы поняли. Мне и так пришлось нелегко.
Салли кивнул. Джек подал ему конверт. Салли сложил конверт пополам.
– Прошу вас, не показывайте никому. Прочтете дома, когда вернетесь. А потом…
– Что – потом? – спросил Салли.
Джек шумно выдохнул:
– Думаю, вы мне позвоните.
* * *
Салли не торопился вскрывать конверт. Все это время он вспоминал странное видение: спящий Джулз и рядом с ним – улыбающаяся Жизель.
«До чего же он красивый».
«Жаль, ты его не видела… с тех пор».
«Видела. Постоянно».
После этого Салли хотелось ни на секунду не расставаться с сыном, словно это каким-то образом возвращало им и Жизель. Репортер из «Чикаго трибьюн» действительно приехал в Колдуотер, но Салли не стал говорить ни с ним, ни с Элвудом Джупсом, объяснив тот звонок эмоциональным срывом, который вызвало у него телешоу. Этим же он объяснил и свое «выпадение из реальности», погубившее «бьиюк» и чуть не стоившее жизни ему самому. В конце концов оба репортера отстали от него и отправились искать другие источники.
Но сейчас, слушая веселый смех Джулза, который затеял какую-то игру с Лиз, Салли понял: пора. Он был готов прочесть содержимое конверта. Возможно, там он найдет объяснение всему, что столько времени не давало ему покоя.
Салли вскрыл конверт и начал читать.
* * *
Дорогой мистер Хардинг!
Прежде всего я прошу у вас прощения.
Мое настоящее имя, как вы уже знаете, – Эллиот Грей. Я отец Эллиота Грея-младшего, моего единственного сына, с которым вы также познакомились при весьма трагических обстоятельствах.
В тот страшный для вас день я находился в диспетчерской аэропорта Линтон и собственноручно уничтожил записи ваших переговоров с наземной службой. При моих навыках это не составило особого труда.
Мною двигало глупое стремление спасти сына.
Между мною и им многие годы существовала полоса отчуждения. Его мать умерла молодой, когда он был совсем маленьким. Он рос, почти не видя меня. Понятное дело: то, чем я занимался, вызывало у него только неприязнь. Оглядываясь назад, я понимаю, что не вправе его винить. Моя работа была скрытной; мне приходилось принимать чужие обличья. Меня месяцами не бывало дома. Я делал это во имя страны и гордился, что служу своему правительству… Удивительно, как мало эти слова значат для меня сейчас, когда я пишу свое письмо-исповедь.
Незадолго до того злополучного дня я безуспешно пытался встретиться с сыном. Я звонил ему, но он отказывался говорить со мной. На тот момент мне было шестьдесят восемь лет. У меня обнаружили неоперабельный рак. Я чувствовал необходимость положить конец нашему отчуждению и решил просто приехать к нему домой.
К сожалению, Эллиот встретил меня холодно и даже враждебно. По отцовской наивности я думал, что смогу многое ему объяснить и наши отношения более или менее наладятся. Увы, я ошибался. Мои попытки лишь взбудоражили и разозлили его. В таком состоянии он поехал на работу. А через час он сообщил вам неверные данные для захода на посадку.
Такие мгновения круто меняют жизнь людей.
Уверен: всему виной было мое присутствие в диспетчерской. Я знал характер сына, знал его слабости и недостатки. Однако свою работу он, как и я, делал безупречно. Я поехал в аэропорт Линтон, чтобы передать ему конверт с моим завещанием. Конечно, я мог бы оставить документ у него дома. Тем более что я тоже был рассержен таким приемом. Но где-то в глубине души у меня было желание еще раз его увидеть. Оказалось, что я приехал вовремя. В тот момент ваш самолет упал. Я слышал звук падения.
Есть состояния, для описания которых не годятся никакие слова. Я проходил специальное обучение и умею действовать собранно, даже если все вокруг погружено в хаос. К сожалению, мой сын поддался панике. Когда я вошел в диспетчерскую, он был там один. Обхватив голову, он раскачивался на стуле и повторял: «Что я наделал? Что я наделал?» Я велел ему запереть дверь и не мешать мне. Я быстро стер записи всех радиопереговоров. Как любой оперативник, я мыслил конкретно: нет записей – нет доказательств вины моего сына.
Я до сих пор не могу понять, чтó заставило моего сына вскочить и выбежать из диспетчерской. Внезапные поступки всегда кажутся нам алогичными. И всегда оставляют после себя множество вопросов.
В аэропорту уже знали о катастрофе с военным самолетом. Возникшая суматоха позволила мне уйти оттуда незамеченным, этому меня тоже учили. Уходя, я еще не знал, какие удары нанесет мне судьба в ближайшие минуты. Как вы, наверное, знаете, моего сына выбросило из машины, и к моменту приезда «скорой» он был мертв. Ваша жена осталась жива, но находилась в критическом состоянии. Я привык к миру, построенному на сдерживании и равновесии. Вплоть до того дня я никогда не думал о жертвах. Я выполнял задания и приказы. Но в тот день я создал ситуацию, жертвой которой стал мой сын и еще двое ни в чем не повинных людей – вы и ваша жена. Меня охватило доселе незнакомое чувство – раскаяние. Все мои мысли были только о том, как исправить то, что еще можно исправить.
Через неделю, на похоронах Эллиота, я увидел его друзей. Я даже не знал, что у него есть друзья. Они с большой теплотой говорили о нем и его уверенности в лучшем мире, ожидающем нас, когда мы покинем этот. По их словам, Эллиот верил в милосердие небес. Все это для меня явилось полнейшей неожиданностью.
