Вскоре, закончив водевиль, я покинул райскую страну, где
рядом с крекинг-заводом сидели в болоте черные, как черти, буйволы, выставив
круторогие головы, где местные наркомы в башлыках, навороченных на голову,
ездили цугом в фаэтонах с зажженными фонарями по сторонам козел, направляясь в
загородные духаны пировать, и их сопровождал особый фаэтон, в котором ехал
шарманщик, крутивший ручку своей старинной шарманки, издававшей щемящие звуки
австрийских вальсов и чешских полек, где старуха-аджарка в чувяках продавала
тыквенные семечки, сидя под лохматым, как бы порванным банановым листом,
служившим навесом от солнца…
Едва я появился в холодной, дождливой Москве, как передо
мною предстали мои соавторы. С достоинством, несколько даже суховато они
сообщили мне, что уже написали более шести печатных листов.
Один из них вынул из папки аккуратную рукопись, а другой
стал читать ее вслух.
Уже через десять минут мне стало ясно, что мои рабы
выполнили все заданные им бесхитростные сюжетные ходы и отлично изобразили
подсказанный мною портрет Воробьянинова, но, кроме того, ввели совершенно
новый, ими изобретенный великолепный персонаж – Остапа Бендера, имя которого
ныне стало нарицательным, как, например, Ноздрев. Теперь именно Остап Бендер,
как они его назвали – великий комбинатор, стал главным действующим лицом романа,
самой сильной его пружиной.
Я получил громадное удовольствие и сказал им приблизительно
следующее:
– Вот что, братцы. Отныне вы оба единственный автор будущего
романа. Я устраняюсь. Ваш Остап Бендер меня доконал.
– Позвольте, Дюма-пер, мы очень надеялись, что вы пройдетесь
по нашей жалкой прозе рукой мастера, – сказал мой друг с тем свойственным ему
выражением странного, вогнутого лица, когда трудно понять, серьезно ли он
говорит или издевается.
– Я больше не считаю себя вашим мэтром. Ученики побили
учителя, как русские шведов под Полтавой. Заканчивайте роман сами, и да
благословит вас бог. Завтра же я еду в издательство и перепишу договор с нас
троих на вас двоих.
Соавторы переглянулись. Я понял, что именно этого они от
меня и ожидали.
– Однако не очень радуйтесь, – сказал я, – все-таки сюжет и
план мои, так что вам придется за них заплатить. Я не собираюсь отдавать даром
плоды своих усилий и размышлений…
– В часы одинокие ночи, – дополнил мою мысль братец не без
ехидства, и оба соавтора улыбнулись одинаковой улыбкой, из чего я сделал
заключение, что за время совместной работы они настолько сблизились, что уже
стали как бы одним человеком, вернее одним писателем.
Значит, мой выбор оказался совершенно точен.
– Чего же вы от нас требуете? – спросил мой друг.
– Я требую от вас следующего: пункт «а» – вы обязуетесь
посвятить роман мне и вышеупомянутое посвящение должно печататься решительно во
всех изданиях как на русском, так и на иностранных языках, сколько бы их ни
было.
– Ну, это пожалуйста! – с облегчением воскликнули соавторы.
– Тем более что мы не вполне уверены, будет ли даже одно издание – русское.
– Молодые люди, – сказал я строго, подражая дидактической
манере синеглазого, – напрасно вы так легко согласились на мое первое
требование. Знаете ли вы, что вашему пока еще не дописанному роману предстоит
не только долгая жизнь, но также и мировая слава?
Соавторы скромно потупили глаза, однако мне не поверили. Они
еще тогда не подозревали, что я обладаю пророческим даром.
– Ну хорошо, допустим, – сказал друг, – с пунктом «а»
покончено. А пункт «б»?
– Пункт «б» обойдется вам не так дешево. При получении
первого гонорара за книгу вы обязуетесь купить и преподнести мне золотой
портсигар.
Соавторы вздрогнули.
– Нам надо посоветоваться, – сказал рассудительный друг.
Они отошли к окну, выходящему на извозчичий двор, и
некоторое время шептались, после чего вернулись ко мне и, несколько побледнев,
сказали:
– Мы согласны.
– Смотрите же, братцы, не надуйте.
– Вы, кажется, сомневаетесь в нашей порядочности? – голосом
дуэлянта произнес друг, для которого вопросы чести всегда и во всем стояли на
первом месте.
Я поклялся, что не сомневаюсь, на чем наша беседа и
закончилась.
Долго ли, коротко ли, но после разных цензурных осложнений
роман наконец был напечатан в журнале и потом вышел отдельной книгой, и на
титульном листе я не без тайного тщеславия прочел напечатанное мне посвящение.
Пункт «а» был свято выполнен.
– Ну а пункт «б»? – спросило меня несколько голосов в одном
из английских университетов.
– Леди и гамильтоны, – торжественно сказал я словами
известного нашего вратаря, который, будучи на приеме в Англии, обратился к
собравшимся со спичем и вместо традиционного «леди и джентльмены» начал его
«восклицанием «леди и гамильтоны», будучи введен в заблуждение нашумевшей
кинокартиной «Леди Гамильтон».
…– Ну а что касается пункта «б», то с его выполнением мне
пришлось немного подождать. Однако я и виду не подавал, что жду. Молчал я.
Молчали и соавторы. Но вот в один прекрасный день мое ожидание было
вознаграждено. Раздался телефонный звонок, и я услышал голос одного из
соавторов:
– Старик Саббакин, нам необходимо с вами повидаться. Когда
вы можете нас принять?
– Да валяйте хоть сейчас! – воскликнул я, желая несколько
разрядить официальный тон, впрочем смягченный обращением ко мне «старик
Саббакин».
(«Старик Саббакин» был одним из моих псевдонимов в
юмористических журналах.)
Соавторы появились хорошо одетые, подтянутые, строгие.
– Мы хотим выполнить свое обязательство перед вами по пункту
«б».
С этими словами один из соавторов протянул мне небольшой, но
тяжелый пакетик, перевязанный розовой ленточкой. Я развернул папиросную бумагу,
и в глаза мне блеснуло золото. Это был небольшой портсигар с бирюзовой
кнопочкой в замке, но не мужской, а дамский, то есть раза в два меньше.
Эти жмоты поскупились на мужской.
– Мы не договаривались о том, какой должен быть портсигар –
мужской или дамский, – заметил мой друг, для того чтобы сразу же пресечь
всяческие словопрения.
Мой же братишка на правах близкого родственника не без юмора
процитировал из чеховской «Жалобной книги»:
