– Ножевое, неглубоко, – объяснил Грин про рану в
боку. – Важное не задето. Только промыть и зашить.
– Ложитесь на диван, – приказала Игла. – Я
вымою руки.
Жюли села рядом. Ее кукольное лицо было искажено страданием.
– Гриночка, бедненький, тебе очень больно?
– Вам тут не нужно, – сказал он. – Вы свое сделали.
Пусть она. Отойдите.
Игла быстро, ловко обработала рану спиртом. Суровую нить
тоже вымочила в спирте. Прокалила на свече иголку.
Чтобы она не так напрягалась, Грин попробовал сказать шутку:
– Игла с иглой.
Очевидно, получилось недостаточно смешно – она не
улыбнулась. Предупредила:
– Будет больно, потерпите.
Но боли он почти не чувствовал – сказывалась тренировка, да
и дело свое Игла знала.
С интересом наблюдая, как она кладет мелкие, аккуратные
стежки сначала на боку, потом на запястье, Грин спросил:
– „Игла“ – из-за этого?
Вопрос вышел неуклюжий, он сам это почувствовал, но Игла
поняла.
– Нет. Из-за вот этого.
Быстрым движением подняла руку к тугому узлу волос на
затылке и выдернула длинную, острую заколку.
– Зачем? – удивился он. – Защищаться? Она промыла
спиртом разбитую бровь, наложила два шва и только потом ответила.
– Нет. Заколоться, если арестуют. Я знаю, нужно вот
сюда. – И показала себе на шею. – У меня клаустрофобия. Не выношу
тесных помещений. Могу не выдержать тюрьмы и сломаться.
Ее лицо залилось краской – было видно, что признание далось
Игле нелегко.
Вскоре прибыли Емеля и Снегирь.
– Ранен? – испуганно спросил Снегирь. А Емеля,
оглядевшись, прищурился:
– Где Рахмет?
На первый вопрос Грин не ответил, потому что было излишне.
На второй объяснил:
– Нас теперь трое. Рассказывайте.
Рассказывал Снегирь, Емеля время от времени вставлял
реплики, но Грин почти не слушал. Он знал, что мальчику нужно выговориться – в
первый раз был на настоящей акции. Однако детали перестрелки значения не имели,
думать сейчас надо было о другом.
– …Он отбежал немножко и упал. Ему вот сюда
попало. – Снегирь показал повыше ключицы. – Мы с Гвоздем хотели его
на руки подхватить, а он быстро так приставил револьвер к виску… Голову в
сторону дернуло, и упал. А мы все побежали…
– Хорошо, – перебил Грин, решив, что
хватит. – К делу. Мешки с деньгами на вокзале. Взять взяли, теперь
переправить в Питер. Трудно: полиция, жандармерия, филеры. Раньше искали только
нас, теперь еще и деньги. А нужно срочно.
– Я думала, – быстро сказала Игла. – Можно
отправить шестерых человек, каждому дать по мешку. Не может быть, чтобы все
шестеро попались, кто-то непременно проскочит. Завтра этим займусь. Пятеро
есть, я буду шестая. Мне как женщине даже легче.
– Завтра так завтра, – потянулся Емеля. –
Утро вечера мудренее.
– Я тоже могу взять, – подала голос Жюли. –
Только в моем багаже мешок будет смотреться странно. Я переложу пачки в
чемодан, ладно?
Грин достал часы. Половина двенадцатого.
– Нет. Завтра они так обложат, что не вывезти. Будут
вещи досматривать, нельзя. Сегодня.
– Что сегодня? – недоверчиво спросила Игла. –
Деньги провозить сегодня?
– Да. Ночным. В два.
– Но это совершенно невозможно! Уже сейчас поднята вся
полиция. Я пока сюда ехала, несколько раз видела, как повозки останавливали. А
на вокзале, поди, такое творится…
И тогда Грин изложил свой план.
Предусмотреть нельзя было только одно – что после взрыва
начальник вокзала с перепугу задержит отправление петербургского поезда и
вообще прекратит движение на железной дороге.
А так всё прошло в точном соответствии с планом.
Без двадцати минут два Грин подвез Иглу и Жюли, одетых
барыней и служанкой, к камере хранения, и остался ждать, потому что на вокзале
ему показываться было никак невозможно.
Носильщик погрузил мешки на тележку и приготовился катить к
поезду, но тут тощая, строгая барыня устроила своей смазливой горничной разнос
за какую-то забытую дома картонку, да так увлеклась, что спохватилась только на
втором звонке и сама еще на носильщика набросилась – почему медлит, не везет
мешки в багажный вагон. Против ожиданий с ролью Игла справилась превосходно.
Одновременно со вторым звонком полагалось вступить Емеле со
Снегирем. Времени съездить к Нобелю за снаряженной бомбой у них было
достаточно.
И точно – едва тележка с мешками приблизилась к выходу на
перрон, едва четверо в штатском нацелились подойти к носильщику, которого
подпихивала сумочкой в спину сварливая барынька, как с той стороны, где
платформы, грянул глухой, гулкий взрыв, сопровождаемый криками и звоном стекол.
Филеры, разом забыв о тележке, ринулись на грохот, а барыня
толкнула замешкавшегося носильщика, чтобы скорее поворачивался. Мало ли что там
на вокзале стряслось – поезд ждать не станет.
Дальнейшего Грин не видел, однако можно было не сомневаться,
что Игла и Жюли благополучно достигнут вагона, а мешки будут беспрепятственно
помещены в багажное отделение. Жандармам и агентам стало не до досмотра.
Но минуты шли, а последнего звонка все не давали. В двадцать
минут третьего Грин решился отправиться на рекогносцировку. Судя по
хаотическому мельтешению синих шинелей в окнах, можно было не опасаться, что
узнают.
Поговорил с растерянным служителем. Выяснил, что какой-то
офицер взорвал большого полицейского начальника и скрылся. Это было хорошо. И еще
выяснил, что нынче ночью дорога будет перекрыта. А это значило, что в самом
главном акция не удалась.
Почти час ждал, пока Игла и Жюли вернутся с мешками.
Потом оставил женщин и повез деньги на явку, к Виндавским
пакгаузам.
Подробности рассказал Емеля.
